Найдёныш - Павел Сергеевич Комарницкий
— Всё тут у нас, — невозможно было понять, насмехается тунгус или говорит серьёзно. — Соболь, лиса, белка!
— Простите великодушно… — не утерпел Кулик, которого разбирало любопытство. — Где вы научились так чисто говорить по-русски?
Улыбка Охчена стала совсем светской.
— У русских, вестимо.
— Его много-много живи Чёртова заимка, — не утерпев, встрял Лючеткан, которого развозило на глазах (видать, уже втихую добавил, исхитрился как-то) — Тама на крыша чёртов знак вертися, такой — уууу!
…
— … Нельзя такой случай упускать, Вана Ваныч!
На расчищенном от снега пятачке жарко горел костёр, но ещё жарче горели глаза тунгуса. Иван Иваныч только головой крутил, поражаясь хитроумности соратника. А ещё говорят некоторые — тунгусы, мол, дети природы, наивный бесхитростный народец…
Операция, провёрнутая Охченом, сделала бы честь любому матёрому сотруднику разведывательной службы. Оставив Полежаева ожидать в укромном месте, всего в паре вёрст от фактории, он с грузом направился на заготпункт. Обнаружив на фактории посторонних, очкастого «лючи» и его помощника, путём недолгой беседы с Лючетканом выяснил, с каковой целью сии посторонние в этих краях обретаются. Далее в ход пошла фляжка со спиртом, и вот уже готовы наилучшие рекомендации проводнику.
— … В общем, Вана Ваныч, ты домой один иди. Я же товар, порох-соль свезу на зимовье. Вернусь и буду проводником у них, — Охчен жёстко ухмыльнулся. — А они у меня под приглядом. Да, ещё к тому муки-сахару заработаю!
Возразить было нечего. Доставка груза на зимовье исключит всяческие сомнения насчёт обитаемости избушки, а заодно подтвердит легенду о том, что Охчен с супругой на Чёртовой заимке больше не живут.
— И каким же путём ты их поведёшь?
— Кружным, однако. Сперва на зимовье, на Чамбу, потом через Чургим и на самую плешь. Даже близко к заимке не подойдут.
— Большой крюк. Пойдут ли?
— Куда денутся? — тунгус вновь ухмыльнулся. — Проводник-то я!
…
— Бедновато живёте, — Леонид Алексеевич озирался по сторонам. В самом деле, избушка-зимовье, предназначенная лишь для временного пребывания охотников, выглядела достаточно аскетично. Правда, Асикай, приехавшая сюда загодя, успела придать заброшенному логову относительно жилой вид, но всё равно… Пара чугунков на шестке печи, грубо сколоченная полка с разномастной посудой, годной разве что для беглых каторжников, ухват и метла в углу… Рядом с жилой избушкой имелся ещё лабаз для провизии — обычная для тайги «избушка на курьих ножках», высотой метра два, чтобы зверьё не добралось. Никелированный замок от лабаза, повешенный сейчас на железную ручку избушки с внутренней стороны двери, смотрелся в этом первобытном обиталище инородно и чуждо. Ещё имелся загон для лошадей-оленей, огороженный густо сколоченными длинными жердинами, позволяющими не слишком опасаться волков. Никаких иных хозпостроек не наблюдалось.
Первоначальный план, то есть пройти от Ванавары до ближайшего горного хребта, громоздившегося на северо-западе, и оттуда обозреть весь район полетел ко всем чертям. Новый проводник обстоятельно растолковал, что сейчас туда пройти невозможно, лошади попросту переломают ноги. Взамен тунгусом был предложен иной маршрут — по замёрзшей Тунгуске до реки Чамбэ, или Чамбы, как её звали чалдоны, далее вверх по той Чамбе до жилища Охчена… ну а там уже и до поваленного леса рукой подать. План выглядел логичным и здравым, на ровном льду лошадям ничего не грозило, и хотя такой маршрут сулил изрядный крюк, Кулик счёл целесообразным его принять. Заодно мука и сахар, выделенные в качестве оплаты проводнику, доставлялись к избушке.
В новый поход вышли втроём — Охчен, Гюлих и Кулик. Охрим, отряженный в прошлый раз на подмогу, при известии о новом походе немедленно слёг и уверял, что прострел в пояснице не даёт даже добраться в сортир. Что касается Лючеткана, то в день отправки экспедиции он попросту исчез. Пропал куда-то с самого раннего утра. Вероятно, тунгус опасался, что полоумный начальник посредством налитой до краёв кружки таки склонит его к новой попытке самоубийства. Нет уж! Охчен вон взялся, пусть и ведёт…
— Чего сказали? — возившийся у печки хозяин убогой таёжной берлоги выставил на стол большой жестяной чайник.
— Бедновато живёте, говорю!
— Тунгусу богатеть никак невозможно, — на азиатском лице Охчена трудно было прочесть иронию. — Тунгус всё добытое обязан пропивать.
— Но вот вы, по всему видно, человек непьющий, умный, — заговорил Гюлих, на которого убогость интерьера, похоже, действовала ещё более угнетающе, нежели на Кулика. — Отчего бы не повышать собственное… гм… благосостояние?
Тунгус улыбнулся широко, весело, и, можно было поклясться, даже издевательски.
— Давайте спать, однако.
…
— Ну Охчен, ну голова! — Варвара Кузьминишна даже руками всплеснула. — Это он сейчас учёных столичных по Чамбе мытарит, значит?
— Да, голова. И ты сильно недооцениваешь угрозу, мать. Они же сюда с оборудованьем прибыли, для промеров. Теодолит такая штуковина называется, вон Бяшка подтвердит — в энциклопедии есть… Ежели хорошая оптика у них, то достаточно на гору залезть, и вот он, весь край как на ладони. Вон мы с Бяшей как-то с чувала в трубу нашу подзорную смотрели. Лиц, правда, не разобрать, но какого цвета юбки да кофточки у вас с Аськой — запросто!
— Ну это папа лиц не увидел, — подала голос Бяшка, — а я легко.
Варвара почувствовала дрожь. Вот оно, шило из мешка…
— Да не бойся так уж, мама, — девушка, как обычно, легко уловила невысказанные мысли. — Ну посижу я покуда дома безвылазно. Поприседаю, привычное дело… Так полагаю, к началу распутицы они восвояси уберутся. Так что пусть полазят на здоровье.
Полежаев внимательно рассматривал Бяшкино лицо.
— Не понимаешь ты, похоже… И даже ты не понимаешь. Они ведь никель искать прибыли. Тот, что с неба рухнул. Совсем как я когда-то… Верно, нынче они покрутятся и уберутся восвояси, потому как разведка. А на тот год заявятся с толпой землекопов, учёными разными. Всё тут кругом обшарят!
Бяшка изумлённо хлопала длинными, жёсткими, чёрными как смоль ресницами.
— Неужто ты полагаешь, па, что я тут и в том году буду?!
…
— Воля ваша, Леонид Алексеевич, но у меня такое ощущение, что эта проклятая речонка течёт кругами!
Барон фон Гюлих даже на беглый взгляд выглядел достаточно потрёпанно. Сошёл, ой, сошёл с господина барона столичный лоск, отрешённо подумал Кулик, ровно покачиваясь в седле. В коммунальной квартире, в соседстве с быдлом сохранился как-то, а тут враз… как позолота в царской водке…
— Так не бывает, — откликнулся Охчен, невозмутимо едущий впереди на заросшей шерстью как стог якутской лошадёнке. — Река всегда сверху вниз течёт.
— Ну это нормальная река сверху вниз, а эта определённо кругами!
Кулик промолчал. Действительно, поход
