Бледный король - Дэвид Фостер Уоллес

занимался, но в то же время не мог нормально сесть и осознать, что вокруг происходит. Это трудно объяснить. Довольно отдаленно помню молодых Кронкайта, Барбару Уолтерс и Гарри Ризонера – хотя вряд ли часто смотрел новости. Опять же, подозреваю, это типичнее, чем мне в свое время казалось. Что среди прочего узнаешь в Рутинных инспекциях – насколько неорганизованны и невнимательны большинство людей и как мало они обращают внимания на что угодно вне их сферы. Еще, помню, в новостях был очень популярен некий Говард К. Смит. Сейчас слово «гетто» почти и не услышишь. Помню «Акапулько Голд» против «Коламбии Голд», «Риталин» против «Ритадекса», «Сайлерт» и «Обетрол», Лаверн и Ширли, завтрак быстрого приготовления «Карнейшен», Джона Траволту, диско-лихорадку, детские футболки с надписью «Фонз». И футболки Keep On Truckin’ [73] – их обожала моя мать, – на которых у людей были ненормально большие ботинки и подошвы. Предпочитал, как и большинство детей моего возраста, «Тэнг» настоящему апельсиновому соку. Марк Спиц и Джонни Карсон, праздник в 1976 году, когда по телевизору в гавань вошел флот старинных кораблей. В старшей школе дул после уроков, а потом смотрел телевизор и ел «Тэнг» пальцем прямо из банки – запускал в банку палец и облизывал, раз за разом, пока не заглядывал и сам не поражался, как много съел. Сидел так со своими друзьями-охламонами, и так далее и тому подобное – и все это ничего не значило. Я будто умер или спал, даже этого не зная, – как говорится в Висконсине, «не хватало мозгов упасть».

Помню, в старшей школе покупал «Декседрин» у парня, у него таблетки прописали маме, и их странный вкус, и от них пропадал пересчет во время чтения или разговора, – их еще звали «черными красотками», – но и как через какое-то время от них жутко болела поясница и ужасно, ужасно несло изо рта. Вкус во рту, как от давно сдохшей лягушки из мутной банки в классе биологии, когда открываешь банку. До сих пор противно. Еще в этот период мать расстроилась из-за того, с какой легкостью переизбрался Ричард Никсон, это я запомнил, потому что в то же время попробовал «Риталин», который покупал у парня из культур народов мира, у него младший брат из началки якобы сидел на «Риталине» от врача, плохо следившего за своими рецептами, и который кое-кто не считал ничем таким особенным в сравнении с черными красотками – «Риталин», – но мне он очень нравился, сначала потому, что с ним стало можно и даже интересно подолгу сидеть и учиться, и который мне очень-очень нравился, хотя его было трудно достать – «Риталин», – особенно после того, как, видимо, однажды у того младшего брата без «Риталина» съехала крыша в начальной школе, и родители с врачом разоблачили нерегулярный прием, и вот не стало прыщавого пацана в розовых солнечных очках, толкавшего четырехдолларовые таблетки из шкафчика в коридоре второкурсников.

Вроде бы помню, как в 1976 году мой отец открыто пророчил Рональду Рейгану победу на выборах и даже жертвовал на кампанию – хотя, оглядываясь назад, уже сомневаюсь, что Рейган баллотировался в 76-м. Так вот я и жил до внезапной смены направления и в итоге зачисления в Службу. Девушки носили кепки или панамы, но парни в панамах в основном считались некрутыми. Над панамами прикалывались. Бейсболки были для деревенщин с юга. Впрочем, мужчины постарше, что-то из себя представлявшие, все еще иногда носили деловые шляпы. Сейчас я помню шляпу отца чуть ли не лучше его лица под ней. Я часто представлял, как выглядит его лицо, когда он один, – я имею в виду выражение лица и глаз, – когда он один на работе в мэрии и рядом нет никого, чтобы выбирать конкретное выражение. Помню, по выходным отец носил мадрасовые шорты и черные носки, и косил в таком виде газон, и иногда я смотрел из окна на него в таком прикиде и чувствовал физическую боль от того, что мы родственники. Помню, как все прикидывались самураями или говорили «Прошу прощения!» в самых разных контекстах – это считалось крутым. Чтобы показать одобрение или интерес, мы говорили «отменно». В колледже можно было слышать «отменно» по пять тысяч раз на дню. Помню свои редкие попытки в Де Поле отрастить бачки, но в итоге я всегда их сбривал, потому что на определенной стадии они выглядели просто как лобковые волосы. Запах «Брилкрема» от ленты на шляпе отца, Глубокая Глотка, Говард Косселл, как выступали связки на шее моей матери, когда они с Джойс смеялись. Всплескивая руками или сгибаясь от смеха. Мама всегда смеялась очень физически – всем телом.

Все постоянно использовали слово кайфовый, хотя меня оно бесило уже тогда; просто не нравилось. Но, наверное, я все равно его говорил, даже не замечая.

Моя мать – женщина такого худощавого типа, которые с возрастом становятся почти тощими и жесткими вместо того, чтобы раздуваться, становятся жилистыми, суставы торчат, скулы проступают еще сильнее. Помню, как на ум иногда приходила вяленая говядина, когда я видел мать впервые за день, а потом стыд от такой ассоциации. Впрочем, в свое время она была довольно привлекательной, а вес отчасти сбросила из-за нервов, потому что после того дела с отцом нервы у нее расшатывались все сильнее и сильнее. Признаться, один из факторов, почему она заступалась за меня перед отцом из-за вылетов из колледжей, – это мои прошлые трудности с чтением в началке, когда мы еще жили в Рокфорде, а отец работал в рокфордской мэрии. Это было в середине 1960-х, в начальной школе Мачесни. У меня был внезапный период, когда я не мог читать. В смысле, на самом деле читать-то я мог – мать знала, что я читаю, потому что раньше мы вместе читали детские книжки. Но почти два года в Мачесни вместо того, чтобы читать, я пересчитывал слова, будто чтение – то же самое, что и считать слова. Например, «И вот Старый Брехун спас меня от свиней» для меня было восемь слов, которые я считал от одного до восьми, а не предложение, из-за которого еще больше любишь Старого Брехуна из книжки. Такая вот странная проблема в прошивке развития, вызвавшая тогда немало неприятностей и стыда, и одна из причин, почему мы переехали в Чикаголенд, потому что какое-то время дело шло к тому, что мне придется учиться в специальной школе в Лейк-Форесте. Очень плохо помню то время, не считая ощущения, что сам не особо хочу или намереваюсь считать