Катали мы ваше солнце - Евгений Юрьевич Лукин
Весело… То есть можно и до утра тут просидеть. Ладно бы ещё замок не был сломан, а то ведь всю ночь не спать, за скобу эту дурацкую держаться… Да уж, что овца – то овца! Ну как это можно было ключ посеять? А с замком, конечно, милое дело… И телефон рядом… В крайнем случае позвонить жене, соврать, что у друга заночевал. Хотя… Почему, собственно, соврать? У друга и заночевал…
Вскоре в комнате стало совсем темно. Потом посветлело, на потолок легло смутное косое полотно волокнистого света – город зажёг фонари.
– Блин… но я-то здесь при чём? – сдавленно выдохнул Кирилл.
– Сам напросился… – злобно напомнила Маринка, даже не повернув головы.
Да, действительно…
Может, и впрямь рискнуть? Выждать, когда зверь, совсем ещё недавно бывший Олежкой Волколуповым, отойдёт подальше – в комнату или на кухню… До прихожей, где висит куртка, два шага… «Удар» – в правом кармане… Кстати, если на то пошло, там и входная дверь рядом… Стоп! А вот этого не надо. Во-первых, неизвестно, в какую сторону крутить головку замка, а во-вторых – Маринка… Если он её оставит здесь, а сам сбежит… Нет, неловко.
Кирилл ещё раз припал к дверному глазку и сделал это зря. Должно быть, тот, снаружи, нечеловечески чутким своим слухом уловил его движение и, снова подцепив лист, рванул. Кирилла бросило плечом на косяк, Маринка со вскриком выпустила скобу и отлетела к боковой стене.
– Держать!.. – натужно прохрипел Кирилл, понимая уже, что не удержит.
В тёмной, неуклонно увеличивающейся щели между косяком и дверью воссияли два совершенно волчьих глаза и послышался злобный ликующий рык, похожий на отдалённый рёв немыслимо громадной толпы. «Русский бунт… – вспомнилось напоследок ни с того ни с сего. – Бессмысленный и беспощадный…»
Далее возник лёгкий, быстро усиливающийся звон, пылающие изжелто-зелёные глаза в чёрной щели дрогнули, расплываясь, – и Кирилл Скрыпицын, здоровый мужик, потерял сознание. Ненадолго, на долю секунды. Дверную скобу он, во всяком случае, из рук так и не выпустил. Чуть позже, впрочем, выяснилось, что Кирилл и не смог бы этого сделать – пальцы свело…
* * *
В чувство его привёл железный гул захлопнувшейся двери. Кирилл попробовал вновь напрячь мышцы, но они были теперь как из ваты. Маринка (тёмный прямой силуэт) стояла рядом.
– По-мо-ги… – изнемогая, просипел Кирилл.
Мольба его осталась без ответа. Некоторое время Маринка напряжённо прислушивалась к тишине в коридоре, потом молча протянула руку и включила свет.
– Всё, – безразлично сказала она. – Быстро сегодня…
Лицо у неё было измождённое и словно бы покоробившееся – особенно вокруг глаз. Губы сложены горько и брезгливо – как у старой алкоголички.
Отодвинула Кирилла от двери, что удалось далеко не сразу, и, нажав на скобу, протиснулась в коридор.
Олежка Волколупов лежал в полуметре от железного порожка. Вдвоём они подняли его и перенесли на диван.
– Слушай… – обессиленно сказал Кирилл. – А чего ты с ним не разведёшься?
Маринка сделала вид, что не расслышала, и отвернулась.
– Что?.. Проспится – человек? – спросил он с усталой издёвкой.
Зря он это сделал. Очевидно, слова его явились той самой последней соломинкой, что переламывает хребет верблюда.
Маринка запрокинула искажённое лицо – и тихонько завыла, раскачиваясь. Потом медленно стала оседать на пол. Опомнясь, Кирилл кинулся подхватить – и вдруг понял, отпрянул…
Продолжая завывать, Маринка шла к нему на четвереньках, и радужки обезумевших глаз её увеличивались, вытесняя белки…
2000
Литераторы
Век нынешний и век минувший.
А. С. Грибоедов
– А сколько сыну лет?
– Десять.
– То есть читает уже вовсю?
– Н-ну… – Посетительница замялась. – Умеет…
– Ага… – Харлам потёр подбородок. – Отца делать будем?
– Как это?
– Вы ведь не замужем, так?
– Да…
– Стало быть, ребёнку нужен отец. Такой, чтобы мальчик мог им потом гордиться. Трагически скончавшийся за день до свадьбы… Ещё лучше, если героически погибший. За идею, за общее благо…
– А так можно? – с запинкой спросила она.
– Да, конечно. Это же художественная литература! Вот, скажем, Лоханик…
Харлам вывел на экран данные по Лоханику.
Глаза посетительницы округлились.
– Это которого в сауне…
– На выходе из сауны, – уточнил Харлам. – Да, он. Как вам такой прототип?
– Про… что?
– Кандидат в отцы.
– Да, но…
– Не бойтесь. В книге у него будет другое имя, другая внешность… всё другое. И застрелим мы его не на выходе из сауны, а, скажем, на выходе из офиса. Так солиднее. Убийц на всякий случай тоже прикончим. Да сам он их и прикончит! От греха подальше. Вы же знаете, как дети воспринимают прочитанное. Не дай бог, вобьёт себе в головёнку, что должен отомстить за отца, вырастет этаким Гамлетом… Оно вам надо?
– Но… я с ним даже незнакома… с Лохаником…
– Ваше счастье.
– Не понимаю.
– Что тут не понимать? Облагородим. Романтизируем. Уж на что Генри Морган зверь, а Сабатини нам из него вон какого лапушку сделал! Про капитана Блада читали?
– Смотрела…
– Вот что-то в этом роде.
Заказчица колебалась.
– Ну так как?
– Нет, – решительно сказала она. Лицо её застыло, голос зазвучал глуховато, почти угрюмо. – Не надо ничего придумывать. Пускай отец будет настоящий. Как есть. Без прикрас. В конце концов, мальчик должен знать правду…
– Ага… – Харлам поразмыслил. – Стало быть, работаем строго документально. Тогда мне нужны данные.
– Это в смысле… имя-фамилия?
– Без фамилии. За фамилию папа может и в суд подать. Достаточно имени, словесного портрета… Портретик, кстати, тоже изменим…
– Как это измените?!
– Ну, не совсем, конечно, изменим. Так, чтобы узнать он себя узнал, а доказать ничего не мог.
Она задумалась.
– Тогда, пожалуйста, и мой портрет тоже…
– Чем он вам не нравится?
– Ну вот… курносая…
– Послушайте… – Харлам поморщился. – Литература – не кино и не фотография. Тут своя специфика. Стоит заикнуться, что вы не курносая, – именно курносой и отпечатаетесь… в памяти читателя. Словом, предоставьте это нам. Что не понравится – скорректируем. Теперь насчёт отца… Все его грешки, будьте добры, на бумажечку, а лучше на диктофон…
– Там, – сказала она, кивнув на экран. – Всё там, в файле… А можно вместо словесного портрета видеозапись?
– Ещё проще, – одобрил Харлам. – Какой тиражик желаете?
Озадачилась. Шевеля губами, загнула мизинец, безымянный, средний… Над указательным засомневалась.
– Три… Три экземпляра.
– Лучше пять, – посоветовал Харлам. – Стоить это будет примерно столько же, а запас карман не трёт. Телефончик оставьте.
* * *
Хрупкий старичок-охранник в новенькой просторной камуфле мальчиковых размеров сидел на своём посту и пил собственноручно заваренный чай. Он вообще всё любил делать собственноручно. По старинке. Харлам тронул кнопку
