Венценосный крэг - Ольга Николаевна Ларионова
– Я хотела видеть короля и извиниться перед ним за то, что сверх меры задержала у себя амулет… – начала она первое, что пришло в голову.
И услышала:
– У нас больше нет короля.
Мона Сэниа похолодела: вот она, беда, предчувствие которой пробивалось сквозь пелену ее собственных горестей. И – недоумение: что могло погубить чародея, повелевающего всем мыслимым и немыслимым?
– Как… как он мог погибнуть, такой всесильный повелитель всего сущего? – И это было не праздное любопытство – ведь на этих благополучных до сих пор островах с ней находились дети, все трое – ее и только ее малыши.
– Он утратил свое могущество, – прозвучал безутешный голос. – Поэтому он больше не может быть королем.
Сэнни едва сдержала облегченное «уф-ф-ф…». Алэл не погиб. Излишне чувствительная Ушинь по понятным причинам воспринимает все случившееся чересчур трагично, но опыт ее собственной беспокойной жизни уже давно приучил ее к первому правилу межзвездных скитальцев: все живы – значит, все в порядке.
– Я торопилась вернуть ему волшебную Ракушку, как только могла; но он так и не взял ее, – как можно мягче проговорила она. – Можно я поговорю с ним и, может быть, утешу?
Королева покачала головой:
– Это невозможно: супруг мой Алэл обрек себя на добровольное изгнание, и остров, который он выбрал себе последним пристанищем, мне неведом.
Последним! Ну, Ушинюшку опять занесло в крайность.
– Я пролечу над всеми островами и найду твоего короля! Даю тебе слово.
– Нет, нет, нет… – прямо как стон.
– Почему?
– Воля Алэла не может быть нарушена. Он не вернется, пока сам не почувствует, что искупил свою вину. Или не вернется вовсе.
Сэнни невольно почесала кончик носа: вину? Так кто же он – потерпевший или виновный?
Принцесса должна была признаться себе, что окончательно запуталась в хитросплетении каких-то условностей, тайн и недомолвок. Более того: ей давно уже хотелось попросту, по-женски обнять Ушинюшку и дать ей выплакаться на своем плече, но что-то невидимое (наверное, эти самые условности и тайны) почти ощутимо стояло между ними и сблизиться не позволяло.
Ну что ж, придется идти напролом.
– Мудрая государыня, надеюсь, ты не заподозришь меня в трусости, если я спрошу: неужели в твоих владениях появился враг, способный противостоять могуществу самого Алэла? Ведь тогда наши дети…
Ушинь вдруг всплеснула руками и осела на пол – точно провалилась по пояс. Сэнни вскочила и бросилась к ней, но широкие кисейные рукава лебедиными крыльями заплескались, не подпуская ее к себе.
– Не подходи, милая девушка, не приближайся ко мне! Иначе мне будет слишком тяжко говорить с тобой…
Ну вот и еще не легче. Как это муж называл? А, стрессовое состояние.
– Хорошо, хорошо. – Она попятилась и присела на подоконник; в спину ощутимо дуло – хорошо, теперь уже в сон не потянет. – И все-таки, не допускаешь ли ты, осторожная и заботливая Ушинь, что этот враг может напасть и на наших малышей??
Призрак королевы утерся вполне реальным белым рукавом.
– Этим самым страшным врагом короля оказался он сам. – В голосе Ушини появились безнадежные вдовьи интонации.
– Не понимаю, – жестче, чем нужно бы, вырвалось у принцессы, но оказалось, что тон был выбран правильно – королева поднялась на ноги и снова замерла, опустив голову; это было так не похоже на прежнюю Ушинь, порхающую, точно пуховый шарик, что вернулась еретическая мысль: а не призрачный ли это двойник, говорящий фантом?..
– Мой супруг мастерил на вершине холма свою новую игрушку. – Всегда нежный, воркующий голосок королевы приобрел безжизненную монотонность, словно она не делилась своим горем, а выполняла тягостный долг, ведя этот рассказ. – Захео, мой зять, видел, как появилась ты, но беседа ваша была непродолжительной. А потом Алэл почему-то прервал свои труды и спустился на пристань.
Ушинь глубоко вздохнула и сделала паузу, как бывает перед кульминацией повествования. Впрочем, вряд ли ее сейчас волновало впечатление, которое производили ее слова на принцессу, но вот у той неприятно заныло под ребрышком: то, что здесь стряслось, неприятным образом случилось именно после ее появления.
А точнее – исчезновения.
Но ведь она ничего не делала, только на время позаимствовала Ракушку, да и Алэл в это время просто забавлялся, из прибрежной гальки алмазики творил.
– Алэл глядел на море, – продолжала королева, – где среди рыбаков в такой же простой лодочке плавала Ардинька, она всегда отдавала свой улов тем, у кого больше ртов… Если бы в этот день мой государь призвал на себя благословение духов воды, он, как обычно, облегчил бы труд рыбарей, утишая поверхность волн и придонным течением сгоняя к берегу рыб… Но все последние дни он был занят творением из камня, и только стихия земли повиновалась ему от одного рассвета до другого.
Ушинь перевела дыхание, и Сэнни тоже непроизвольно вздохнула: подробности, конечно, вещь нелишняя, но пока ничего сверхъестественного в унылом речитативе не прозвучало. А спать между тем снова захотелось, и притом просто нестерпимо…
– И вот тогда-то и появилось оно, прямо на мелководье, посреди лодок; у чудища был черный гребень вдоль спины, аспидная морда и не то лапы, не то плавники, остальное же туловище было просто скелетом, крапчатыми костями, обтянутыми совершенно прозрачной кожей. Оно вцепилось громадными бивнями в лодку нашей дочери, и Ардинька закричала так отчаянно, что отцовское сердце не выдержало: Алэл, в этот день уже отягченный властью над земной стихией, преступил вековые законы и призвал себе на помощь духов воды. По его повелению водоворот закружил пятнистую тварь, успевшую перевернуть лодку, и отшвырнул ее далеко в море, где, надеюсь, и задушил пенными кольцами.
– А… Ардинька? – чуть ли не заикаясь, прошептала принцесса.
– По слову Алэла волны вынесли ее на берег целую и невредимую, недаром вода – самая нежная и бережная из всех стихий…
– Так радоваться надо!
– Наша радость безгранична. – В голосе Ушини звучало беспредельное уныние. – Младшая дочь жива. Но какой ценой?
– Ну и какой? – Сэнни пожала плечами: в свое время перед нею встала подобная проблема, когда крэги похитили крошечного Ю-ю. Впрочем, нет, проблемы не было, потому что о цене даже речи не шло – она заведомо была согласна на любой выкуп.
– Ты забыла закон, передаваемый в монаршей семье первозданных
