Венценосный крэг - Ольга Николаевна Ларионова
Он только головой потряс:
– Асмуров замок, что ли? Так ты же его сама взялась на здешнем берегу отстраивать!
– То ж не взаправдашний. Этот мы как-нибудь с шустриками-работничками доварганим. Я о том дворце баю, где сейчас господин милостивый Эрм хозяйствует.
Он подозрительно скосился на свою спутницу:
– Слушай, Паянна, ты что-то крутишь, а что именно, мне невдомек. Я прекрасно знаю, что ты в курсе всех тонкостей нашего пребывания здесь. Не отнекивайся…
– А я что, тень на плетень навожу?..
– Не перебивай. Ты знаешь, что в моем присутствии моя супруга мона Сэниа поклялась, что ее нога не ступит на землю Равнины Паладинов…
– Во-во! На землю, князь, приметь – на землю!
– Это ничего не меняет.
– Еще как меняет. Говаривал мне господин светлый Эрм, что в родовых угодьях его всякие железа добываются. Так?
Странно. И куда это бабульку фантазии заносят?
– Ну вроде так. Руда у него на севере неплохая и, похоже, полиметаллы кое-какие… Только к чему это?
– А к тому, князь, что вели ему из голубого злата наготовить тонких плит кованых, да такое множество, чтобы всю землю окрест замка покрыть. Токмо насечку узорчату сделать, чтоб не склизко было – и гуляй себе по ним, слова княжьего не нарушаючи!
Юрг почесал в затылке:
– Между прочим, я сам подобные варианты прокручивал; только тут одна неувязочка: в представлении крэгов, которые нас к стенке приперли, все, что добывается из недр Джаспера, – это тоже земля. Включая металлы. Так что и по железным, и по золотым плитам нам ступать не получится.
– Плохо соображалка твоя варит, князь. Плиты голубые, звончатые – то не из тутошней руды вели ковать, а из тихрианского заповедного золота, что вам в полное владение Лронг Милосердный передал! И ступать по ним будешь, как по земле нездешней! А от твово Эрма не железо – токмо печи плавильные потребуются. Так-то вот. Возвернется твоя княжна в края отчие, защемит ей грудь воздухами садов душистых – может, и надумает она царство принять, как ей батюшка, чтой-то сверх меры щедрый, предлагал. Ты-то с ним часом не знаком?
Еще как знаком! В первый раз Сэнни вызвала его величество, когда ее замок громили науськанные крэгами фанатики; она потребовала от отца законной защиты для своего мужа и его названого брата. Как же, дождалась. Этот крючкотвор в лапсердачке из лошадиной шкуры, и на короля-то непохожий, предложил им с Юханом по птичке на загривок!
У командора уже тогда появилось неудержимое желание попробовать крепость своих пальцев на монаршей шее; случай такой представился во время второй их встречи, когда ревнивые братцы умыкнули Сэнни прямо с порога их золоченого подземного убежища и Юрг нашел ее во дворце совсем как спящую царевну, в драгоценном гробу, с шестью бледными лучиками, скользящими по ее помертвелому лицу. Тогда-то он и добрался до жилистой шеи короля, тупо ожидавшего, когда же волшебный сон его единственной дочери сменится вечным…
Он до сих пор не рассказывал ей о том, каким не вполне гуманным способом ему удалось выжать из державного тестя секрет ее пробуждения; удержался, не передал и чудовищных отцовских слов: «Пусть она лучше не просыпается»… Да, как видно, догадалась она, что державный венец ближе к сердцу, чем дочь единственная.
– Да не захочет она царствовать, – проговорил он убежденно. – И слава всем чертям Вселенной.
– Ой, не зарекайся, князь, плохо ты у своей благоверной натуру ейную выведал. Это она на семью свою сейчас злобится, крепко, видать, на горло ей наступили. Вот и ты ентого ярма не тяготи.
– Я?!
– А то я, что ль? Девки-то все как из-под батюшкина пригляда упорхнут, так под мужнин сапог и угораздят. Был бы ты об ейной душе попечителен, не в одиночку по лесным дорогам шастала бы.
Он невольно вздохнул: что-то в этом было… И вдруг с досадой понял, что они уже долгое время топчутся перед самым караульным корабликом, распахнутым на обе стороны и служившим воротами в Бирюзовый Дол. Пыметсу, наряженный в этот день на сторожевой пост, наблюдал за ними с недоумением – никогда еще командор не удостаивал старую воеводиху столь длительной беседой.
– Послушай, Паянна, – не выдержал Юрг, – признайся мне, так сказать, под занавес: и что это тебя все время тянет придумывать какую-нибудь мороку на нашу и свою голову? Отдыхала бы себе на старости лет, ты ведь руки свои в весеннем краю до костей отмозолила!
Тьфу, черт, сам в конце концов заговорил с ней на манер бабки деревенской!
– Что правда, то правда, – согласилась Паянна, не отнекиваясь. – Но только в весеннем моем краю говаривал мне один старый конюший: ежели рогат тебе служит – кинь ему охапку травы, и будет с него. А вот когдыть ты служишь рогату, то убери перед ним все камни с той дороги, что ведет к лугам полнотравным… Я служу верно, князь.
Когдыть… Ох, мать мою до дна глазного яблока, как говаривал космодромный эскулап Стамен в лучшие времена!
А Паянна, запрокинув голову, глядела в потемневшее небо, точно пыталась отыскать далекую звездочку своей делла-уэлла Тихри. Как показалось командору – с тоской.
– Ну лады, – хлопнула она себя по бокам. – Кончен на том мой сказ. Ты только допреж поры-времени княжне не проболтайся, да и толстомордику ентому, что на карауле, накажи держать язык вонутри хлебалки… Да я сама его настрожу.
Последнее заключалось в красноречивом шлепке по губам, которым Паянна наградила Пыметсу, проходя мимо, и пудовом чугунно-черном кулаке, проплывшем у него перед носом на отнюдь не безопасном расстоянии.
Командор в очередной раз вздохнул и весь остаток дня был до странности немногословен, чем весьма порадовал супругу, которая справедливо опасалась возврата к разговору о ее постоянных отлучках. Но Юрг упорно молчал, и, когда они затворились в своей полутемной спаленке, ей срочно потребовалось изыскивать нейтральную тему для традиционной вечерней беседы:
– А кстати, муж мой, любовь моя, что это за ребячьи конфликты на мифологической почве? Помню, когда ты меня в подземелье нашего замка сказками забавлял, я воспринимала их не так придирчиво…
– Подрастающее поколение, знаешь ли, чересчур критически настроено. Вопросы задавать начали, доросли – хотя у нас на Земле такие карапузы только «ма-ма» да «бу-бу» лепечут. А я ведь, если честно признаться, только рассказывать могу, а вот комментировать – увольте!
– Бедненький ты мой, – сонно протянула она, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– А что? Ведь если трезво рассудить, то Али-Баба – ворюга беззастенчивый, жена его – врунья; о Язоне с его дубленкой, у спящего дракона умыкнутой, и говорить не приходится. А Геракл, тот и вовсе экологический бандит:
