На золотом крыльце – 2 - Евгений Адгурович Капба
Если бы не Руслан — мне бы в голову не пришло, что у Эли в голове точно так же насрато, как у любого человека в семнадцать. Нет там никаких особых подтекстов, там каша полная, перемешанная с эмоциями, комплексами и детскими травмами. Или как это всё называется?
А если бы я не подсмотрел в приоткрытую дверь — то никогда бы не узнал, что она прется от меня не меньше, чем я от нее. Да, да! У нее там была картина с моими глазами: голубым и зеленым, здоровенная! И отдельно — картины с ключицами, с запястьями и с затылком. И почему-то — с задницей. Никогда не пойму девчонок! Какой им прок от пацанской задницы? Самый обычный предмет… То ли дело задница девчачья — вот это произведение искусства!
Это в башке у меня не укладывалось: там, в Ермоловской библиотеке, повсюду висели мои фотки — в каждой из смен одежды, что у меня была, начиная от спецовки и заканчивая черной опричной формой. И огромная доска с заголовком «Михины фразочки. Дичь, скучно, интересно». И рисунок карандашом, где мы танцевали между деревьев, на балу после вручения аттестатов. Если я хоть что-то понимал в людях — она тоже была влюблена в меня! И меня от этого прям трясло. Это было очень странное чувство — знать такие вещи наверняка.
Все эти штуки, связанные с Михой Титовым — то есть со мной — они светились теплым желтым светом. Были там и другие золотые огни, внутри ее Библиотеки — от книг, картин, каких-то безделушек. Но в целом… В целом там царила тьма. Лампы не горели, свечей не было. Просто мрак, как за закрытыми веками. Не скверна и хтонь, как в Аномалии, а теплая, убаюкивающая темнота, которой так желаешь после насыщенного дня, полного трудов и переживаний. Смежаешь глаза — и вот она!
Я знал, что это такое. Это — семейное наследие Ермоловых. Оно довлело над девушкой, не давало разглядеть прошлое, будущее, окружающий мир, даже — себя саму! Комфортное, но тревожное существование, примерно как у лошади, глаза которой закрыты шорами… Жалко ее! И что с таким моим знанием делать — непонятно.
А еще была Хорса. И то, что между нами случилось. И воспоминания Короля, которые, как всегда, вовремя распаковались в моем мозгу…
— Миха-а-а! Ты доедать будешь? — ткнул меня в бок Авигдор. — А то я котлетки-то твои прибрать могу…
— Щас! — ляпнул его по загребущим гномским лапам я. — Руки прочь от котлеток!
Потому что дела сердечные — это, конечно, штука важная, но что за головняк придумает по нашу душу Голицын через пятнадцать минут — сие науке неизвестно! Так что мы быстро дожевали, периодически поглядывая на экран телевизора в углу. Там демонстрировали колесование какого-то бородатого кхазада, а после — четвертование двух снага, фиг знает за какие провинности. Аппетит это не портило — мы были чертовски голодны — но оптимизма, конечно, не добавляло.
— Господа юнкера-а-а! — раздался голос Оболенского. — Через три минуты — закончить прием пищи, построиться на плацу!
И мы заработали челюстями с бешеной скоростью, и думать забыв про колесование, четвертование и всё такое прочее.
* * *
Пахло болотной тиной, порохом и одеколоном от гладко выбритого лица Голицына. Поручик ходил взад-вперед вдоль нашего строя, задумчиво разглядывая наши вытянутые в струнку фигуры. Ладно, ладно — мы не кадровые военные, вытягиваться в струнку за три недели не научились. Но таращились на него весьма по-военному.
— Господа юнкера, ваша практика подходит к концу, — проговорил поручик. — Думаю, завтра вы сядете на броню и уедете в Козельск. Точнее — уплывете. У нас тут сраное болото вместо сраного леса теперь. Рад, что все вы пережили практику, а кое-кто из вас — даже инициировался второй раз.
Юревич горделиво выпятил грудь, а Розен — он и бровью не повел.
— Каждый из вас расширил пределы своего резерва не менее, чем в полтора раза, — здесь поручик почему-то задержал свой взгляд на мне. — Каждый — приобрел бесценный опыт. Хочу, чтобы все вы знали: любого из вас по достижению совершеннолетия я с удовольствием рад буду видеть среди бойцов моей роты. Любого, кроме Титова.
— Э-э-эу? — не удержался я.
Вообще-то это было обидно.
— Ты слишком ушлый, — ухмыльнулся Голицын. — И с жабами целуешься!
— Га-га-га-га!!! — строй заржал, и я заулыбался вместе с ними.
— Ладно, шучу. Тебя, Титов, я бы на курсы младшего комсостава рекомендовал. Когда Оболенский свою роту получит — у меня место штатного проходимца как раз освободится… Господа юнкера, это же решительно невозможно: спасать девиц и при этом думать о прибытке! Миха, можно я озвучу сумму?
— Э-э-э-э… — я понятия не имел, о какой сумме шла речь.
— На головах аспиденышей этот тип заработал двадцать тысяч! — поручик дернул щекой. — Двадцать! Это две месячных зарплаты опричного поручика! Каков шельмец!
— У-у-у-у! — восхищенно повернулись ко мне головы товарищей-юнкеров. — Миха-а-а-а, с тебя проставон!
— Нет проблем! — я малость обалдел от озвученной суммы. — То есть — так точно! Господин поручик, разрешите обратиться?
— Обращайся.
— Где тут ближайший магазин?
— В Извольске, там и магазин, и пирожковая. Думаешь, Титов, стоит включить тебя в состав маневренной группы по патрулированию тылового района? — прищурился он.
— Думаю, мы должны предпринять все меры для ликвидации как можно большего объема продуктов питания, господин Поручик! Предпочтительно — колбасных изделий, сыров, выпечки, консервированных фруктов и легких алкогольных напитков.
— А почему легких? — уточнил он.
— Потому что драки и алкоголь мешать — последнее дело! — отчеканил я.
— Молодцом! — с самым серьезным лицом кивнул Голицын. — Корнет Оболенский, слушай мою команду! Как только закончим тут с раздачей слонов — бери с собой ефрейторов Вакутагина и Соколова, а также — юнкеров Беземюллера и Титова. Прошвырнитесь до Извольска, посмотрите, не угрожают ли цивильным недобитые твари, как далеко подступила вода, и вообще — проведите рекогносцировку. В магазин заехать разрешаю, времени на все про все у вас — четыре часа… А
