Похищение Цирцеи - Лив Стоун

– Это правда, я знал об этом, потому что ты предал себя, Танатос. И я был не единственным, кто видел, что ты счастлив.

– Макарию отвели к реке Лете, и я не смог с ней попрощаться.

Я вижу, как он дрожит. Ему слишком долго приходилось сдерживать эти упреки. Возможно, он спрятал их глубоко в сердце, чтобы следовать течению жизни, но вот я здесь, с приговором Миноса, и чувства снова пробуждаются в нем. Воплощение «эмоционального одиночества». Сколько веков прошло с тех пор, как исчезла Макария? Все, что я чувствую к нему сейчас, – жалость и сочувствие. Я бы хотела помочь ему, но не знаю, что для него сделать, потому что его самое заветное желание принуждает меня.

– Ты прожил с ней целый месяц, – пытается успокоить его Гермес.

– Этого было недостаточно! – протестует он.

– Этого никогда недостаточно, – признает Гермес. – И мне очень жаль, но я не выдал твою тайну. Аид заметил это сам. Знай, что если бы он мог, то не вмешался.

– Это не помешало ему обрушить на меня кнут Гефеста!

– Ты сделал со мной то же самое, – раздраженно отвечает Гермес.

– За то же преступление!

– Теперь ты доволен?

Танатос проглатывает яростный ответ. Созвездия, окрашивающие его лицо, ярко сияют. Его большие безупречные крылья внезапно расправляются. Похоже, ему на самом деле нечего ответить. Однако, когда он, кажется, хочет уйти, то смотрит на меня и заявляет Гермесу:

– Я не откажусь от Цирцеи.

Затем он улетает.

Гермес вздыхает, обеспокоенный. Он бросает взгляд на хранившую молчание Немезиду, которая позволила брату вести битву.

– Все в Преисподней считают, что это я донес на Танатоса и Макарию?

– Да.

Затем он поворачивается ко мне.

– Цирцея…

– Я понимаю, что слова Миноса заставляют тебя сомневаться, я и сама сомневаюсь.

– Я не это имел в виду, – начинает он смущенно.

– Но ты не доверяешь своей же уверенности, не так ли? У меня так же. Я постараюсь сама проверить, что чувствую, как к тебе, так и к нему.

Он ничего не отвечает, замкнувшись в бесстрастности.

– Я тоже не откажусь от тебя, – твердо говорит он, прежде чем уйти.

Чувствую себя опустошенной и уставшей. Не хочу, чтобы он отказывался от меня, но хочу, чтобы доверял мне. Он бог-вор, лжец, хвастун… Надеюсь, что со мной он не такой.

– Хочешь, я отнесу тебя домой? – предлагает Немезида, расправляя серые крылья.

У нее хватает такта не втягивать меня в треугольник, который только что сформировался. Я соглашаюсь, снова надеваю кунею, взбираюсь ей на спину, и мы летим в направлении дворца.

* * *

Как только шлем-невидимка возвращается на свое место, Немезида уходит, и я усаживаюсь на диван в гостиной, измученная, но слишком встревоженная, чтобы уснуть. Станция пневматических труб привлекает внимание, и мысли возвращаются к тому, кто обменивается сообщениями с Зевсом. Возможно, это просто рассылка неинтересных новостей. Но я не могу в это поверить. Кроме почтового отделения, я не могу придумать другого места, где могли бы находиться капсулы. Прощупываю пространство, призывая скрытые, с помощью заклинания для поиска потерянных или спрятанных предметов, но ничего не нахожу.

Плюхаюсь на диван, позволяя усталости одолеть меня.

– Еще не спишь?

Я тут же выпрямляюсь. Входит Персефона в пижамной костюме и тапочках, на каждой из которых пришиты три тканевые головы Цербера. Я представляла нежную богиню весны, одетую во что-нибудь более элегантное. Ее длинные волосы распущены и выглядят как каштановый шелковый шлейф.

Похоже, она не заметила моего отсутствия. Тем лучше.

– Собиралась.

Персефона принимается перелистывать виниловые пластинки. Я виню себя, чувствуя, что предала доверие той, что присматривала за мной с самого начала.

– Я сожалею о сегодняшнем дне, – в итоге говорю я.

– Гермес поправится, – успокаивает она меня, отыскивая пластинку. – Мне кажется, Немезида сдерживала силу.

Это не то, во что меня заставило поверить зрелище или золотистая лужа ихора вокруг скорчившегося тела Гермеса, но она не первая, кто указал на это.

Я не перестаю думать о Деймосе. Элла рассказала мне, что он решил сохранить шрам от заклинания ведьмы, которое коснулось его во время войны. Потому что обычно раны богов быстро заживают. У меня до сих пор стоит перед глазами совершенная, скульптурная спина Гермеса в спальне и в ванной.

– Но у него останутся шрамы, ведь так?

Персефона садится рядом со мной.

– Да, определенно.

Я буду винить себя до смерти!

– Гермес знал, что делал.

Он мне тоже так сказал. И он ни о чем не жалеет.

– А ты почему не спишь?

– Аиду трудно расслабиться после всего, что произошло. Но он не может устоять перед Аретой Франклин, – говорит она, размахивая виниловой пластинкой.

– Ты счастлива здесь, в Преисподней? – продолжаю я так, как будто мы не закончили разговор о ее «похищении» несколько дней назад.

– Я научилась быть счастливой. Поначалу это было нелегко, но здесь и на Земле я счастлива с Аидом. Мне не терпится уехать на Сицилию, но как только наступает осень, я с нетерпением жду возможности вернуться сюда.

Она кажется такой вовлеченной в адскую жизнь. Инициатива об установке информационного экрана в музее, чтобы сохранить коллективную память жителей и напомнить, что они выполняют важную работу.

Предложение местным божествам пожить с тенью в течение ограниченного периода времени, как альтернативы, которая должна подсластить их одинокую жизнь.

– Жители города суровые, но трогательные.

– Именно.

Персефона, похлопывает меня по руке.

– Могу я задать последний вопрос?

– Конечно.

– У Аида будут проблемы с братом? В конце концов, он наказал его сына, хотя Зевс зол на Гермеса.

У меня двойная цель: узнать больше об отношениях Аида и Зевса и надеяться, что я ничего не испортила между ними. Я уже достаточно разозлила царя Преисподней. Персефона делает вид, что задумалась. Должно быть, она не знает, как сформулировать ответ.

– Отношения Аида и Зевса никогда не были безоблачными, – наконец признается она. – Хозяин Олимпа слишком… тактилен, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Он прикасался к Персефоне или пытался приблизиться к ней? К жене брата? Это вполне в его характере, но я удивлена!

– Тем не менее, Аид любит порядок. Он будет следовать закону, установленному царем всего сущего. Но это не значит, что он позволит наступать себе на пятки.

Я киваю. Это ценная информация.

Персефона встает, не теряя самообладания.

– Тебе лучше отдохнуть. Завтра тебя ждет долгий вечер.

Я благодарю ее и убегаю в комнату.