Лозоходец - Айлин Лин
Когда дорога озарилась золотыми лучами, я и Пашка пошли по-над трактом, по самой кромке леса, где легко укрыться за деревьями, случись нам встретить кого-нибудь на дороге. И не зря. К полудню на прямом, как стрела пути показались всадники.
– Пашка, уходим в лес!
Вместе мы ринулись в чащу, страх перед лагерем ещё жил в наших сердцах, и от одного вида военной формы бросало в дрожь. Нам до этого несказанно везло, но я понимал, что всегда так не будет.
Когда над нами сомкнулись плотным шатром кроны, мы остановились, поняв, что заплутали.
– Ох, – огляделся я вокруг, – дали с тобой маху.
– Пошли назад, – робко предложил мальчишка.
– А назад, это куда? – растерянно осмотрелся я.
Вкруг нас возвышались деревья, снег хоть и побурел, но в чаще держался ещё плотным настом. И по солнцу не сориентируешься, не видать его за ветвями, укрывшие нас пологом.
Снег, слежавшийся за зиму, стал настоящей ледяной коркой, на такой и следов не остаётся. Разве что от лося трёхсот килограммового.
– Без паники, – успокоил я то ли себя, то ли мальчишку, – выберемся.
Мы повернули назад и потопали, как думали, к дороге. Только что-то мне подсказывало, что, убегая, дали приличный крюк.
Поплутав ещё немного, я понял, что заблудились мы окончательно.
– Пахом, давай-ка ночлег искать, что ли, – корил сам себя в душе за оплошность и невнимательность, – далеко отходить не будем, тут как-нибудь устроимся. Как говорят, утро вечера мудренее. Завтра разберёмся.
Парнишка молча кивнул.
Ранняя весна в лесу для нас может стать капканом. В деревне поговаривали, что уже видели первых медведей, а у волков начался гон. Да и мы слышали, как токовали глухари и тетерева. Сейчас была середина марта, и если в тайге, откуда мы вырвались, ещё вовсю царила зима, то здесь весна прилетела на крыльях перелётных птиц. И пусть ещё иногда шёл снег и ненадолго возвращались морозы, тёплое солнце с каждым днём пробуждало всё к жизни, как и лесных обитателей. А новых встреч с медведем мне ой как не хотелось. Пашка, после того случая, ещё неделю вскрикивал ночами, просыпаясь в поту и с бешено колотящимся сердцем. Впрочем, и оголодавшие после зимы волки, совсем нежеланные «попутчики».
Плохо то, что мы промокли, иней, собравшийся за ночь на ветвях, в течение дня стаивал с них настоящей капелью. После захода солнца похолодает, и мы просто замёрзнем или простудимся. Завела же нас нелёгкая.
Вдруг вдали отчётливо послышались чьи-то шаги, мелкие ветки хрустели, ломаясь под ногами или лапами.
Мы присели, затаившись за кустарником и стараясь ничем не выдать своего присутствия. Пока в спину мне не упёрлось ружьё.
– Ну-ка, вставай, – послышался грубый мужской голос, – и без глупостей. Пристрелю.
Не понимая, как нас столь легко удалось обнаружить незнакомцу, я осторожно поднялся и, задрав руки, обернулся.
Передо мной стоял заросший, как леший, кряжистый мужик – косая сажень в плечах. Кожа его была задубевшей и тёмной, будто он жил на улице. Борода росла до самых глаз, густая и чёрная, как смоль.
– Кто такие? – он отступил на шаг, не сводя с нас прицела.
– Заблудились мы, – ответил я, – шли к полустанку, решили путь через лес срезать и вот.
– Хех, – усмехнулся мужик, – как же вы срезать решили, если по дороге ближе?
– Не местные мы.
– Вижу.
Мужик, убедившись, что при нас нет оружия и, отобрав мой нож, бросил взгляд на трясущегося Пашку.
– Что же, путнички, пошли в избу. Ночь скоро, опасно в лесу сейчас. Вздумаете шалить, мигом упокою.
Молча двинули за ним, прошли ещё дальше в чащу и вышли на небольшую заимку, где стояла изба на сваях.
– Заходи по одному, – мужик уже не смотрел на нас волком.
Мы вошли в крохотные сенцы, оттуда в небольшую комнатушку, служившую кухней и, судя по всему, спальней. За ней темнел ещё один дверной проём, но разглядеть, что там, не удалось.
– Итак, гости дорогие, – указал нам мужик на пару табуретов под деревянным столом, – садитесь, рассказывайте, кто и откуда. Вздумаете врать, мой разговор короток, – выразительно кивнул он на ружьё.
Спорить бесполезно, опустились на стулья, и я принялся излагать ту же историю, что и для всех. Мужик слушал внимательно даже, кажется, не мигая. У него были странные глаза: круглые, как у филина, и редкого зелёно-карего цвета. Когда история закончилась, он попросил у меня документы и долго изучал их под светом лучины, за окном начало темнеть.
– Мальчонки бумаги где? – коротко бросил он.
– Сын это мой, Пахом. Документы случайно свои замочил, попортились. Так и идём.
– Ну, ну, – мужик отошёл к печке, неожиданно большой для такой избушки, – подбросил туда поленьев, сухой щепы и коры, и развёл огонь.
– А теперь я вам скажу. Врёшь ты мне, аки мерин сивый. Или думал, не распознаю байки твои?
Бородач встал во весь свой могучий рост и навис над нами, ружьё, которое он так и не выпустил из рук, упёрлось мне в грудь.
Глава 39
– Думаешь, я не распознаю твоих лагерных замашек? Или не ведаю, кто в деревни нагрянуть должен? Ты не смотри, что я в лесу живу, всё про вас беглых знаю. Мальчонка тебя дядькой Егором окликал, а по документам ты Артём. С кого бумаги снял, душегуб?
Пашка втянул голову в плечи, виновато поглядывая на меня. Но волна ярости просто захлестнула сознание. Надоело бояться каждого шороха, каждого косого взгляда, каждого оклика. Спим до сих пор и то вполглаза.
Я поднялся с табурета, невзирая на дуло, упёршееся мне в грудь, в упор глядя в немигающие, странные буркалы мужика.
– Думаешь, раскусил нас?! На чистую воду вывел?! Думаешь, перед тобой убийцы?! Да, мы сбежали из лагеря! Где он! – ткнул я пальцем в Пашку, – чуть не умер от голода! Где я каждый день шёл на шахту, не зная, увижу ли вечер. Дрался на потеху публике! На потеху начальнику-садисту, который собственное дитя придушил и велел закопать тело в сугробе. Мы мочились по приказу и спали по приказу! И месяцами ели помои, которых и тех для нас жалели. Ты вон – туша! Сколько в тебе? Килограмм сто, не меньше? И на пацана посмотри! Думаешь, ему десять? Все так считают! А ему скоро четырнадцать! И всё из-за таких доносчиков, как ты! Стреляй! Чего ждёшь! Лучше уж помереть, чем снова вернуться туда, где такие, как ты – мрази и убийцы, сделали из нас
