Блог Бабы Яги. Путь в железных сапогах - Натали Смит
— Сейчас! — Ее голос прозвучал как будто по всему замку, на всех этажах, но она и рта не раскрыла, лишь глаза злее стали.
Звук прошел сквозь нас, сквозь стены, как в сказке про нее, наверняка достиг небес и под водой рыб напугал. Но мы выжили под свистом Соловья, так что не привыкать.
— Нам пора, были рады познакомиться. — Я с облегчением выскользнула за дверь, Кощей повесил обратно замки.
— Как-то неправильно все, — добавил он, проверяя надежность.
Я забрала оставленную в коридоре метлу и пожала плечами:
— Согласна, но это ее история, и она давно написана. Если верить сказкам, то тридцать три года змей ее только разыскивал…
— А выглядит она как лицо, едва достигшее возраста уголовной ответственности, — мрачно добавил Кощей.
— Чего это в тебе юрист проснулся?
— Ситуация способствует.
Девушка в цепях — это да, но она сказочная! Здесь нельзя с мерилом нашего мира. Кое-где в сказках и Бессмертный на цепях висел, интересно это все.
— Вдруг она родственница кощеям? — Я зачем-то обернулась на дверь, как будто там подсказка появится.
— Нет у меня родственников, сирота я.
— Ну дальние-то есть, или она какая-то седьмая вода на киселе.
— И дальних нет.
Не знала. Мне как-то неловко стало за полную семью и обилие друзей. Но насильно причинять добро и тащить в компанию не буду, с ним непросто. Мы снова шли по апартаментам змея, которого, по счастью или по точному расчету Первородных, не было дома.
— Даже будь она родственницей прошлым кощеям, мне-то она никто. Давай здесь заканчивать. — Он решительно отправился к постаменту с книгой. Щелчок — и каменная лестница для его удобства.
— Так, что у нас здесь? — нарочито бодро спросил Кощей. Закрыл книгу, посмотрел на обложку, задумчиво провел руками.
Я подлетела взглянуть, что же там. Шрифт древний, что-то былинно-сказочное. Андрей снова раскрыл, пробежался по первой странице, быстро перелистнул, вторую, и дальше, дальше…
Происходило что-то странное. Его взгляд примагнитился к строчкам, он не реагировал на прикосновения, продолжал листать так быстро, как читать невозможно, руки мелькали, губы беззвучно двигались. Я не понимала, что делать. И надо ли что-то делать?
Страницы начали светиться, выделяя бледное лицо Кощея, его впалые щеки, острые скулы, чуть запавшие глаза, делали из него жуткий череп.
— Андрей! — крикнула я, но он не слышал.
И листал, пока страницы не кончились.
Тогда он упал со ступеней и засмеялся.
Сундук под дубом
Замок Змея наполнился голосами.
Возле постамента заразительно смеялся Кощей. Совершенно нормальным здоровым смехом, будто ему рассказали удачную шутку. С ним перекликался голос Елены — она пела что-то о золотых клетках — и свистящий шепот Первородных, точно ветер в камышах перед ненастьем:
— Стальная игла нанижет века в месте сокрытом, где душу Кощея камни хранят.
— Пора выбираться, Андрей! — Я вновь предложила ему руку, и на этот раз он принял.
— Ты права. — Он рывком поднялся и сжал мои пальцы сильнее необходимого. — Пора.
Хитрая улыбка выглядела подозрительно, и не зря.
Скачок — и абсолютное ничто, стерильное, беззвучное, слепое. Головокружение, осознание. Моя тьма нащупала знакомое в Кощее, довольно заурчала, будто кот над пойманной птицей. Новое чувство единения.
Остановка. Мы переместились.
Сильный порывистый ветер с ароматом соли и горечи, холодные брызги на лице — колючие слезы моря.
Я уперла метлу в землю, в острые камни, чтобы не унесло ветром. Порывы были такие, что глаза полностью не открывались, одежду пронизывало насквозь. Сквозь щелки я осмотрелась — остров был не тот, на котором мы уходили под землю. Жалкий клочок суши, едва ли десяток шагов в сторону до обрыва, каменистый, безжизненный. Под ногами осыпа́лись камни, пропадали в мощных серых волнах, обжигавших каплями-льдинками щеки и руки, шипевших рассерженной пеной у подножия.
— Где мы? — удалось прокричать мне, и холодный воздух обжег горло.
«И как мы здесь оказались?» — добавить уже не смогла, да и не было нужды. Мой напарник по несчастью обрел новые силы. Натянула капюшон, затянула кулиски, уперлась ногами, как могла, и подставила ветру спину. Кощей стоял рядом, полы его пальто взлетали и опускались крыльями огромной птицы. Он обернулся ко мне, серьезный, взмахнул рукой, и ветер стих. Крупная волна разбилась о камни, одарив нас напоследок своей яростью, и успокоилось море.
Кощей посмотрел чуть вверх, и его острый кадык нервно дернулся на шее.
— Это место для моей души. — Голос такой же бесцветный, как и все вокруг.
В поле зрения было дерево на возвышении, оно венчало остров. Маленькое, не выше меня, высеченное из этой же скалы, и Кощей смотрел на него пристально, с каким-то принятием и пониманием, взглядом, в котором прибавились разом десятки лет.
Ствол и голые ветви, дерево одинокое, древнее. Похоже на макет лукоморского Дуба. Композиция «На пепелище».
— Ты уверен?
Кощей глянул на меня с высоты своего роста, улыбнулся, грустно и светло одновременно. В этот момент он казался совсем другим: уравновешенным, надежным и привлекательным. Казался мужчиной, за которого можно побороться. Харизматичным героем — не моего романа, но я понимала ахи и вздохи Настасьи. Пусть у них все сложится хорошо, а не как в страшной сказке.
Он достал из внутреннего кармана платок, сцепленный иглой.
— Ношу вот с собой, с тех пор как ты ее принесла. — На белой ткани темная кривоватая игла выглядела зловещей. В целом так оно и было. — Я вспомнил кое-что, Янина, пока книгу читал. Когда умирал впервые, появились они, главы. Меня тогда ядом парализовало, не мог сопротивляться. Воткнули в грудь иглу. — Кощей вытащил ее и поднес к глазам. — Моя душа давно в ней. Забрали.
Я не знала, что сказать. Если до этого история была ужасна, то теперь — просто невыносима.
— Все давно случилось, и мне не известно, как вернуть душу обратно. Я обречен. Все мои потуги судиться с ними, качать права — просто комедия. Представляю, как они повеселились.
Тяжелые слова падали в тишине булыжниками. Море застыло, будто повинуясь последней фразе в детской игре: «Морская фигура на месте замри», и ветра не было, небо и вода сливались в одно серое покрывало. Безмолвие мертвого мира. Проклятый островок посреди абсолютного выцветшего ничто, и мы как истуканы. Но это не касалось
