Иные - Александра Яковлева
— Ты ранена, — сказал он, — у тебя кровь…
Лиса оглядела себя.
— На ухе, — подсказал Лихолетов. Лиса схватилась за целое ухо, и он постучал себя по виску. — С другой стороны.
Она недоуменно стерла кровь.
— Физическое состояние в норме, — отрапортовал Волк.
Лихолетов пробрался в хвост вагона, отыскал щель, чтобы посмотреть: действительно, цистерны с другой половиной отряда больше не было.
— Наших отцепили, — сказал Лихолетов, поворачиваясь к Медведю. — Вроде в Нюрнберг увезли. Что делать будем, командир?
Снова молчание. Стоя по шею в зерне, Медведь смотрел в стену перед собой, не мигая, и от этого казалось, что его голова ненастоящая. У Лисы еще шла кровь, но она, кажется, совсем не беспокоилась по этому поводу. Лихолетов вздохнул.
— На сколько мы опаздываем? — спросил он, особенно ни на что не рассчитывая.
Но Медведь посветил себе на часы и бодро ответил:
— На двенадцать минут, семнадцать секунд.
— А ехать еще полчаса… — Он вздохнул, устраиваясь в зерне поудобнее. — Значит, уже рассветет.
Полчаса прошли в темноте, грохоте поезда и тягостном молчании — никаких тебе задушевных бесед и шуток. Лихолетов даже не стал пытаться. За пять минут до высадки Медведь ожил и включил фонарик. Он приказал Лисе лезть на плечи Волку и выбивать люк. Лиса ловко взобралась, но сил у нее не хватало: внутренний поворотный замок люка, кажется, заклинило. Тогда Медведь полез сам.
— Попробуй вот этим. — Лихолетов протянул ему нож, но Медведь не обратил на это никакого внимания. Со всего маху он саданул в люк. Потом еще раз и еще. Он бился в него, как одержимый, плечом и кулаками.
Лихолетов глянул на часы: оставалось три с половиной минуты.
— Очевидно же, что заклинило, — сказал он с нажимом. — Остановись!
— Приказ. Был. Выйти. Через. Люк, — ответил Медведь, перемежая каждое слово ударом.
Ну и черт с тобой, дуболом, подумал Лихолетов и побрел через зерно к длинной стене вагона. Там, внизу, должны быть сливные люки, откуда при разгрузке высыпается содержимое.
— Придется снова все делать самому, — пробормотал он. — Еще и в два раза быстрее.
Он глубоко вдохнул и нырнул. Разгребая перед собой зерно, на ощупь нашел гладкий металлический бок вагона, а потом и края люка. Вставил в щель нож, подцепил задвижку — и шелестящая теплая волна потащила его вперед.
Лихолетов вжался в угол вагона, уперся руками и ногами в стенки. Зерно, закручиваясь воронкой, утекало из-под его ног. Волк не удержался, его подхватило и вынесло из люка, следом — Медведя и Лису. Когда все зерно вытекло наружу, Лихолетов — была не была — тоже прыгнул в люк.
Земля ударила его в спину. Лихолетов сгруппировался, закрыв голову, и покатился по насыпи, ссаживая кожу, глотая железнодорожную пыль и зернышки пшеницы. Мимо понеслись кусты, он попытался ухватиться за ветви, затормозить… Его подкинуло, бросило на камни, и в этот миг Лихолетов увидел, как из-за верхушек сосен встает утреннее солнце. Луч ослепил его, в голову ударило, и наступила темнота.
Борух
Оказалось, бесстрашие пугает людей. Заставляет их тебя уважать, держаться подальше. Когда Борух бежал на полигон, чавкая по грязи, другие дети его сторонились. Они расступались перед ним, как перед прокаженным или знаменитостью. Девочки тоже — наверное, им сказали. А может, они и сами поняли: Борух изменился. Теперь это был совсем новый мальчик, незнакомый. Будто прежнему все-таки удалось сбежать из замка, или его взял к себе лес, а взамен подкинул другого. Похожего, но другого. Только Далия не отшатывалась — наоборот, держалась рядом и норовила заглянуть в глаза. Когда они все стояли длинной шеренгой перед Эберхардом и слушали инструкции, шепнула:
— Ты так смотришь…
— Как смотрю?
— Как взрослый. Тебе разве не больно?
После вчерашней драки распухло пол-лица — конечно, Боруху было больно. Он так и сказал Далии.
— Зато ты очень красивая, — добавил зачем-то, сам не понял зачем. Просто подумал — и сказал. Еще вчера утром ни за что бы не решился, а тут слова сорвались удивительно легко. И почему не говорил этого раньше?
А Далия вспыхнула и отвернулась. Ну и дура, подумал Борух, но больше ничего не успел, потому что Эберхард выдернул его и Ансельма из строя, чтобы наказать за драку. Он сунул им в руки по пистолету и мишени и велел все решить по-мужски, здесь и сейчас. К тому же Борух так и не выполнил свой норматив, и, пока он не выстрелит, Эберхард от него не отвяжется.
— На тридцать шагов р-р-разошлись! — пролаял он и толкнул в спины обоих.
Борух отсчитал свои пятнадцать. Развернувшись, приставил к голове мишень и вскинул оружие. Взвел курок. Он был на голову ниже Ансельма, но на таком расстоянии этого почти не ощущалось: Ансельм казался таким же маленьким и отчего-то нервным.
В прицел Борух видел, как ходит туда-сюда его мишень. Он сам едва не крикнул Ансельму, чтоб не дергался, а то умрет, как Гуго. Вот была бы смешная шутка. Но Эберхард скомандовал: «Огонь!» — и Борух просто выстрелил.
На секунду его оглушило, руку подбросило из-за отдачи. Ансельм покачнулся, отнял от головы мишень, пробитую точно у его виска. Сипло сказал сквозь треснувшую губу:
— Шесть.
Эберхард кивнул, записывая. Борух прижал свою мишень, широко расставив ноги, чтобы его не отбросило. Но Ансельм медлил.
— Не хочешь улучшить свой результат? — подстегнул его Эберхард.
Ансельм обернулся на строй, где навытяжку стояли его друзья: Гюнтер с распаханным носом, близнецы с подбитыми глазами. Потом вскинул руку и взглянул прямо на Боруха — через прицел. И выстрелил.
В рассветной тишине щелчок осечки прозвучал громко, будто хрустнула под ногой ветка. Борух пожал плечами, отнес Эберхарду снаряжение и встал в строй. Эберхард не стал возражать — третьего шанса он обычно не давал никому.
Через пару часов, когда после утренней работы Борух играл сам с собой в шахматы, Ансельм налетел на него со спины и повалил со скамейки в сырую жухлую траву. Некоторое время они молча и с рычанием катались, сцепившись в клубок, молотя друг друга руками и ногами на глазах у всего замка.
Их растащила Катарина. Поскольку в тот момент Борух сидел на Ансельме верхом и бил его в ухо,
