Лозоходец - Айлин Лин

– Обломишься, – рявкнул я, бросая дрова на снег. Следом за мной свою поклажу бросили и остальные.

Лица уголовников вытянулись, за охапками деревяшек они не разглядели, кто идёт.

– Бугай, ты, что ли? – сглотнул Кислый.

– Никак Ваську ожидал увидеть или ещё кого послабже? С другими тягаться не с руки?

– Ну ты, – набычился Витёк, – дерзкий стал? Думаешь, Старый защитит?

– А мне его защита не нужна, – подошёл ближе к четвёрке. Уголовники переглядывались между собой, не решаясь напасть. Однако и отступать было не в их принципах.

– Вы себя тут привилегированным классом почувствовали, раз у детей дрова отобрали? – подошёл ближе Гриша. Уголовники как-то странно отшатнулись от него. Я давно заметил, что в споры и драки с моим соседом никто лезть не отваживается, хотя причины понять не мог.

– Детей здесь нет, – огрызнулся кто-то, – одни зеки.

– Ещё раз сунетесь к Пашке или Ваське, с землёй сравняю, – я буравил взглядом Кислого, непризнанного лидера шайки.

– Смотри, как бы сам в неё не слёг, Бугай, – скрипнул он зубами от злости, – ещё встретимся, – отбрехался мужик, разворачиваясь, – пошли, – кинул своим.

– Вот ведь пакость человеческая, – покачал головой Миша, подбирая дрова, – не стойте, заметит кто.

Мы споро собрали наш ценный груз, занесли в барак. Скоро воздух потеплел, но все уже спали, прямо в тулупах, укутавшись в дырявые, оделяла.

С утра в столовой ко мне подошёл мальчишка от Старого:

– Бой сегодня, не спи.

Я молча кивнул, прикидывая, смогу ли подняться после драки. Но отказаться нельзя, дед слово своё держал, пайку Васе и Пашке давали, как договорились.

В шахте всё мерцало и переливалось от инея, намёрзшего за ночь. Будто мы очутились не на золотом прииске, а среди россыпи бриллиантов. Пар изо рта вырывался белыми клубками, казалось, они замерзали в воздухе мгновенно, что можно было взять руками.

Сегодня ставили новые подпорки из лиственницы, рудник становился глубже, и свод мог обрушиться. Мы были рады такой работе. Здесь не было сурового стылого ветра, мигом сковывающего все движения.

Но возить руду всё так же продолжали, мимо нас сновали люди с тележками, поднимая добытую землю и спуская в шахту тяжёлые стволы по шатким мосткам, держа их на весу, так, чтобы бревно не утянуло за собой.

Вечером после ужина я не торопился ложиться. Тело ныло, особенно руки. Сел возле печки, стараясь хоть немного разогнать по венам стылую кровь.

Кого сегодня поставят против меня? Повезёт, если такого же задохлика, в которого превратился с голодухи. Я уже не обращал внимания на постоянные рези в желудке и сведённый почти до судорог живот. По ночам меня преследовал запах домашнего хлеба, который только вытащили из печи. Ноздри щекотал его духмяный аромат: нежный, манящий, что мог утолить чувство голода одним своим духом.

Стащив тулуп, я вывернул его и притулил возле печки, хоть немного подсушить. Почти все спали, в бараке разносилось мерное сопение, храп, стоны и причмокивание. Всем снилась еда. Она стала мечтой, недостижимой, как когда-то белоснежная яхта, пришвартованная на лазурном берегу.

Задумавшись, не заметил, как возле меня появился знакомый малец, тихонько тронул за плечо:

– Пора.

Накинув так и не просохший тулуп, вышел вслед за ним из барака. На крыльце меня поджидал Старый:

– Здорово, Бугай. Сегодня не устраивай танцев, – перешёл он сразу к делу, – покажи настоящий бой.

– Против кого поставите?

– Не боись, – ухмыльнулся дед, – боец суровый, тёртый калач. Не один ты такой… И ещё. В живых он не оставляет.

Молча кивнул.

Знакомое здание, коридор и снова я стою посреди зала, окружённый возбуждённой толпой. Народ тихо перешёптывался, делая свои ставки. Скинул тулуп и валенки, отнёс их к стене.

На «сцену» вышел уже знакомый мне охранник-«конферансье».

– Мы с вами видели, чего стоит Бугай! – Проорал он, обращаясь к публике, – но сегодня противник не уступит ему в умении, тактике и сноровке. Итак! Палач!

О, как, подумал я, такую кличку надо заслужить. Дверь напротив распахнулась и в неё вошёл невысокий мужик поперёк себя шире, почти квадратный. Низкий покатый лоб, как у первобытного человека, ярко выраженные надбровные дуги. Голова по форме больше напоминала дыню. Длинные руки свисали почти до колен. Двигался он резко и порывисто. Не боец, но закалён в тюремных драках. А это тоже немало.

Я встал в стойку, соперник не спешил нападать, оценивая меня. Мы кружили друг напротив друга.

– Покажем им хороший бой, – вдруг сказал он, почти не размыкая тонких губ, – начальнику кровь нужна.

– А тебе смерть, – ответил я тем же тоном

Палач нахмурился:

– У каждого здесь свой интерес. Ты тоже не за спасибо дерёшься.

Он сделал молниеносный выпад, попытавшись провести удар. Я резко отпрянул. Быстр, и сноровка чувствуется. Плохо. Моя усталость и слабость от голода замедляли реакцию, как и сказывались на силе.

Палач резко сменил тактику, пытаясь достать меня. Серия коротких выпадов. Действую на рефлексах. Интуитивно реагирую на движение, подмечаю боковым зрением, откуда ожидать удара, резко уклоняюсь.

Зек допустил промашку, слишком увлёкся. Мягко пружиню ногами, присед, короткий замах. Кулак бьёт точно в челюсть, слышно, как клацнули зубы. Соперник по инерции отступает, коротко встряхивает головой и злобно оскаливается. В нём нет «лагерной» худобы, которой страдаем мы все. Тело лоснится, мускулы играют под кожей.

А я чувствую, что предел уже близок. Рука травмирована, тупая боль поднимается от кисти к предплечью. Совсем расклеился. На красивый бой меня не хватит. Надо заканчивать схватку быстро, если хочу жить.

Палач втянул голову, примериваясь к удару. Замах, и я успеваю увернуться за долю секунды. Сказывается профессиональная наблюдательность, противник перед ударом слегка смещает корпус. Пригибаюсь и не давая Палачу опомниться, левой рукой бью снизу. Снова в челюсть. Этого хватит, чтобы дезориентировать его.

Сработало. Соперник теряет бдительность, пытаясь прийти в себя. Провожу серию коротких, точных, жёстких ударов по корпусу.

Народ подскакивает с мест. Кто-то вступает в перепалку, обсуждая поединок.

Эхом отражается от стен гул десятков глоток.

Кидаю взгляд на место начальника, Чигуров сильно подался вперёд, едва удерживается на самом краю сиденья. Он весь – ожидание крови и боли.

Я отвлёкся лишь на миг, но этого хватило Палачу, чтобы достать меня. Краем глаза замечаю движение, пытаюсь уйти. Мне прилетает по касательной в нос, слышен противный хруст переносицы. Кровь заливает лицо, стекая по подбородку, расползаясь по рубахе кляксами.

Закрываюсь, чтобы не пропустить удар снова, отступаю. Тело Палача блестит от пота. Он сытый и отдохнувший.

И за этот его вид такая ненависть в душе взметнулась, огнём алым опалила нутро! И что-то изменилось, р-раз и в