Черный обходчик - Василий Анатольевич Криптонов
Леопольда моя вспышка не смутила. Он улыбнулся.
— Послушайте, вся эта ерунда — выбор Изольды. Мы говорили об этом тысячу раз. Мне лично не нужно ничего. Вы, в своём молодом идеализме, должно быть, полагаете, что все пустышки, узнав, что после смерти им не полагается ничего, впадают в панику? Мечутся, истерят, рыдают? Так позвольте вас удивить: это вовсе не так. По крайней мере, далеко не всегда так. Ничто устраивает многих, в частности — меня. Я проваливаюсь в ничто каждую ночь, когда засыпаю. Если однажды не проснусь — что с того? Я не буду чувствовать ничего. Нет субъекта восприятия — нет проблемы. Я не раз находился при смерти, стоял на краю гибели. И мне не страшно, поверьте. А вот Изольде — да.
Леопольд достал третью сигарету. Я понял, что у меня уже всё. От одного запаха хотелось удавиться. Ему-то хорошо, у него здоровье дореволюционное, а я был зачат и взрощен уже в насквозь загазованном мире. У меня силы слабые. Да и достал меня этот душный хрен — спасу нет.
— Изольда ждёт, когда я проснусь, — продолжал Леопольд, выпуская клубы дыма. — А я жду, пока проснётся она.
— В каком смысле «проснётся»? Изольда не пустышка!
— Этого я и не говорю. Но ей следует чуточку повзрослеть и понять, что она возится со мной не из-за меня, а из-за себя. Это её пугает небытие. Это она не может его осмыслить и боится. И потому хочет защитить от него меня. Знаете, Тимур, если вы сумеете донести до моей сестры, что ей необходимо начать жить для себя, вам будут благодарны два человека: и я, и она. Она, разумеется, не сразу. Когда меня не станет, она вас проклянёт. Но потом, лет через пять-сорок, признает, что вы поступили правильно.
— Да неужели же вам не интересно жить?
— Не настолько, чтобы ради этого с мучительными усилиями пересоздавать себя заново.
— Вы же, вон, книжки читаете…
— Это? — Леопольд перевернул лежащую на столе книгу; я прочитал название: «Мелкий бес» Фёдора Сологуба. — Развлечение, не более. Нужно же чем-то отвлекать мозги от необходимости постоянно осмысливать серую реальность. — Леопольд зевнул. — В книгах, по крайней мере, есть какая-то динамика. Да и весёлого гораздо больше. Вы так на меня смотрите, Тимур… Изольда иной раз смотрит так же. Этот взгляд означает, что сейчас она сорвётся и убежит в свой отель. На неделю, на месяц… Но потом она всё равно возвращается, и всё начинается с начала. Прошу вас: сделайте так, чтобы не вернулась. Чтобы ей не хотелось возвращаться. Вы, ваши коллеги — настоящие люди, у вас горят глаза. Вы верите, мечтаете, стремитесь. Зачем вам спотыкаться о такой мешок с тухлятиной, как я? Обойдите меня, прошу. Оставьте. И двигайтесь вперёд.
Я не нашёлся с ответом. Просто вышел молча из кухни, а потом и из квартиры.
* * *
Изольда была недалеко. Сидела на детской карусельке тут же, во дворе. Я подошёл, сел на соседнее сиденье, оттолкнулся ногой. Карусель завертелась. Хорошо смазанная, даже без скрипа. Серьёзный прогресс со времён моего босоногого детства…
— Теперь ты всё про меня знаешь, — безэмоциональным тоном сказала Изольда. — Давай.
— Чего давать?
— Скажи, что я дура. Занимаюсь ерундой. Что меня жизнь ничему не учит. Что в сто с хвостиком лет нужно вести себя совершенно по-другому. Что лично ты бы на моём месте обязательно вёл себя по-другому. Может быть, даже скажешь что-то такое, чего я уже не слышала тысячу раз от других видящих.
С каждой фразой тон менялся. Под конец голос уже звенел от сдерживаемых слёз. Я молчал.
— Что молчишь? Не молчи, скажи что-нибудь!
Вытянув ногу, я затормозил вращение карусели. Посмотрел в глаза Изольде.
— Окей. Ты — дура. На твоём месте я вёл бы себя совершенно иначе. Но только я этим вообще не горжусь. Мне страшно.
— Страшно? — удивилась Изольда.
— Угу. От того, что я в упор не вижу проблемы там, где ты видишь трагедию. От того, что в двадцать семь мне уже плевать на гораздо большее количество вещей, чем тебе. И что со мной будет через сто лет?..
Изольда молча смотрела на меня. Я встал, протянул ей руку.
— Я был бы счастлив, если бы эти сто лет ты была рядом со мной. Тогда я не забывал бы о по-настоящему важных вещах. Но было бы также неплохо, если бы и ты научилась хоть в чём-то на меня опираться. Я не мальчишка, которого зарезали за то, что он пошёл в школу. Я, чёрт побери, взрослый мужик, который принял сознательное решение изменить свою судьбу. И если бы тогда, с Маэстро, я не выжил — таков мой путь. Такова моя судьба. И никто, кроме меня, не был бы виноват.
Глаза Изольды наполнились слезами.
— Мы сами выбираем судьбу. Все мы. И, совершая выбор, понимаем риски.
— Тот мальчик не понимал рисков, — прошептала Изольда. — Он был ребёнком.
— Было бы лучше, вырасти он в матёрого уголовника? В пустышку или пожирателя? Он погиб, пытаясь стать лучше. И ведь вознёсся. Я прав?
— Как ты можешь так говорить⁈
— Да вот в том и дело, что я — могу. А ты — нет. Понимаю, это, наверное, самая дебильная сцена с объяснением в любви за всю историю человечества, но давай хотя бы просто попытаемся? Мне кажется, нам есть, что дать друг другу.
Изольда колебалась. Я вздохнул:
— Просто для информации. Я скоро буду пытаться вознести пожирателя. Голимого, прожжённого пожирателя, того, что возле «Дома у лавки» отработал у меня тело. Он этого хочет, а мне хочется верить, что шанс есть всегда.
Изольда коснулась моей ладони. Потом сжала более решительно. Встала.
— Вообще, я тебе цветок нёс, — вспомнил я. — Но так вышло… Мне же никто не объяснил, что ты живёшь с братом. Короче: представь себе цветок.
Изольда молча обняла меня.
* * *
Изольда вернулась в отель на следующий день. Мне хотелось думать, что перед этим она не смотрела на брата тем самым взглядом, о котором он говорил. Взглядом, означающим, что, попсиховав всласть, вернётся к тому, от чего ушла. Мне хотелось думать, что Изольда впервые
