Салага - Василиса Мельницкая
И ничего я не боялась так сильно, как этого соседства. Саве я доверяла, он не воспользуется моей уязвимостью. А вот в себе уверена не была. То есть, я знала, что справлюсь. Но вот какой ценой… И то, что Сава — эспер, как и я, только все осложняло. Я смогу вести себя независимо, но прятать эмоции гораздо сложнее, чем… особенности женского строения тела.
— А как же… тетя? — спросила я, осматриваясь в квартире, где мне предстояло ночевать в ближайшие дни.
Нас никто не встретил, дверь Сава открыл ключом.
Матвей, стоящий рядом со мной, вздрогнул. И я почувствовала его замешательство. Впрочем, оно быстро прошло.
— Глаз дергается? — хмыкнул Сава, обращаясь к Матвею. — Вот и у меня дергался, пока не привык.
— Да пи… — Матвей взглянул на меня и осекся. — Кошмар, короче.
— Я вам не мешаю? — мрачно поинтересовалась я.
Обсуждали они мой голос, который стал звучать ниже и грубее, благодаря тому же артефакту в ухе.
— А тетя на даче, — сообщил Сава. — Огурцы в банки закатывает и варенье варит.
— О, я тогда отключу…
— Нет! — рявкнули хором Матвей и Сава, едва я потянулась к серьге.
— Яр, договаривались же! — добавил Сава. — Входи в образ, привыкай так жить.
— Ну да, это же не вам хрень на сиськи давит, — проворчала я.
— Так… поздно жаловаться, — философски заметил Матвей.
А Карамелька потерлась о мою ногу, успокаивая.
Химеру Александр Иванович считал моей ахиллесовой пятой. Заселиться в общежитие с домашним питомцем невозможно, тут никакая магия не поможет. Это как визитная карточка с надписью «Эспер». Поэтому договорились, что Карамелька будет жить у Александра Ивановича, а по вечерам — приходить в нашу с Савой комнату, через Испод.
Карамелька легко приняла мой новый образ. Оно и понятно, ведь с ней мы связаны эмпатически и телепатически, а тут ничего не изменилось. А еще они с Саней любили проводить время вместе.
— Ладно, Яр. Обживайся тут, — сказал Сава. — И не чахни над учебниками, перед смертью не надышишься. Прогуляйся, ужин приготовь.
— Вы уходите, что ли? — нахмурилась я.
— Что нам тут делать? И так пришлось под иллюзией твои чемоданы таскать, — ответил он.
— Теперь увидимся в академии, — добавил Матвей.
— Не, на картошке. — Сава расплылся в улыбке. — Яр, вещи в шкафу. Потом сам собери сумку. Я рассказывал, что понадобится. Резиновые сапоги не забудь. А свое тут оставишь, я после перевезу к Александру Ивановичу.
— К нему? — удивилась я.
— А к кому еще? — Сава вздохнул. — Связь, как договаривались.
— Яр, не волнуйся, у тебя все получится, — сказал Матвей.
Я подумала, что сейчас они ведут себя, как заботливые папаши. Отпускают «деточку» в самостоятельное плавание. И сами переживают сильнее, чем я.
— Ой, чуть не забыл! — спохватился Сава.
Он достал из кармана ключи и протянул мне.
— Это от квартиры. А этот — от машины. Внизу стоит бордовый внедорожник…
Он назвал номер машины.
— А доверенность где? — спросила я.
— Какая доверенность? Он твой.
— Сава, ты в своем уме? — возмутилась я. — Я не могу принять такой подарок! Матвей, скажи ему!
— Это не от меня. — Сава ехидно улыбнулся. — От Александра Ивановича. Ты губу не раскатывай, он не новый, и малого класса.
— А… Ну… Спасибо, — промямлила я.
— Мне-то за что? Я только передал.
Они ушли, а я взяла Карамельку на руки и присела на диван в гостиной. Вот и все, страница перевернута.
— Привыкай к новой жизни, Ярослав, — произнесла я вслух. — И о старых долгах не забывай.
Список у меня имелся. И состоял он из фамилий тех, кто так или иначе был связан с делом о госизмене, которое так удачно удалось замять.
Первым в нем значилось имя моей матери. Кажется, я нашла место, где она могла поселиться.
Глава 4
В секретный архив, где хранились материалы дела о госизмене Ивана Морозова, меня проводили, можно сказать, по первому требованию. Александр Иванович сказал, что я могу выбрать день, когда буду готова.
— Имей в виду, второго шанса нет. И копировать ничего нельзя, — предупредил он.
Возможно, благодаря таким мелочам у меня и складывалось впечатление, что Александр Иванович на моей стороне. Ведь он мог бы ничего не говорить, а я была уверена, что получила доступ к архиву и могу постепенно изучать материалы дела.
Я не стала спешить — и правильно сделала. Год я занималась мнемотехникой, чтобы научиться запоминать как можно больше информации, и в архив отправилась во время летних каникул. Мне выдали папку, толщиной с анатомический атлас, и коробку с пленками, записями допросов. Отвели в комнату с проектором и экраном. И приставили двоих наблюдателей, чтобы я ничего не записывала и не фотографировала.
Я провела в архиве несколько часов. К счастью, не пришлось разбирать чужой почерк и просматривать все пленки. Расшифровки допросов напечатали на машинке. Протоколы осмотров и экспертиз — тоже. То немногое, что написано от руки, читалось легко.
Обвинение основывалось на признании отца. Он подтвердил, что считает себя виновным в случившейся трагедии, так как пренебрег своими прямыми обязанностями. В желании убить императора он не признавался, этот вывод сделали из-за предсказания деда и показаний Артемия Михайловича Романова. Но если дед сына в измене не обвинял, а лишь предупредил о возможном теракте, то Артемий Михайлович делился отчетами агентов о теракте готовящемся. Ни имен агентов, ни письменных отчетов в деле я не нашла.
Что ж, яблочко от яблоньки, как говорится…
Отец Ольги уверял меня в том, что он — друг моего отца. Хороша дружба. И Ольга — вся в отца.
Впрочем, каждый протокол бы заверен эспером: «Подлинность информации подтверждаю. Николаев А. А.» И печать с гербом империи, изображенном на щите. А Артемий Михайлович напрямую друга не оговаривал.
Все косвенные улики были против отца.
Вывод по сохранившимся записям телефонных разговоров: надлежащий контроль не осуществлен.
И странно, куда делась запись того разговора, что слышала Яра? Та, где отец категорически запрещал проводить испытания.
Или вот… Павел Петрович Шереметев, отец Матвея, утверждал, что в последнее время Иван вел
