Дорога жизни - Елена Тихомирова
- Хватит обсуждать столь непристойные идеи! - аж покраснел от возмущения Антуан Грумберг, но его кареглазого друга сказанное не утихомирило.
- Да я не про то! Ну, не про такие непристойности, - начал эмоционально пояснять Самюэль Лёгьер. – Я говорю про другое, что это пусть Тварь раздевается и ради изысканности искусства что‑то там на ватмане голышом красками пишет. А уж мы ей идеями посодействуем. Со всех сторон.
Мила, до этого одиноко стоящая возле окна, наконец-то обернулась. Ей давно надоело отвечать на разнообразные оскорбления, но выплюнуть ответ в данной ситуации она была обязана. Вот только не довелось ей ничего произнести.
- Прекрати, Самюэль, - грозно потребовал Антуан Грумберг. – Твоё предложение недостойно твоих уст и впустую тратит наше время. Предлагаю уже заняться делом, а не дебатами.
- Да, верно, - поддержали Яков Нарроу и многие прочие. И хотя слаженности в работе не возникло (так как не только Мила, но также Вильям Далберг и Вигор Рейн остались стоять в стороне), больше никаких упрёков не прозвучало. Всё хотели избавиться от ненавистной обязанности куда-как сильнее. В результате, пришедший через полтора часа мэтр Орион остался доволен. Он, конечно, не высказал комплиментов по поводу содержания плаката (уж такой плакат был), но выпустил студентов из аудитории с широкой самодовольной улыбкой на лице. Мила тут же вздохнула с облегчением. Она гневалась из‑за того, что впустую столько в аудитории просидела, на это время у неё и Найтэ имелись планы. Так что, думая как бы ей помягче объясниться перед строгим любовником, молодая женщина зашагала по дорожке в сторону кафедры некромантии быстрым шагом. Она даже в столовую за своей порцией еды не зашла, как сделали прочие ребята из её группы. И, собственно, вот причина, отчего Мила удивилась тому, что где-то посреди пути её сумел настичь Антуан Грумберг. Молодому лорду ужинать у себя в коттедже полагалось, а не тащиться куда-то на ночь глядя.
«К профессору Аллиэру ему приказали явиться, что ли?» - при этом подумала Мила, так как нисколько не ожидала, что столь поздним вечером ей и её одногруппнику вдруг окажется по пути. Однако, Антуан Грумберг не обогнал Милу с демонстративно задранным кверху носом. Нет. Поравнявшись, он сказал:
- Я хочу сделать тебе взаимовыгодное предложение.
- Предложение? – невольно вырвалось у Милы, и от удивления молодая женщина даже остановилась. Остановился и Антуан. Он взмахом руки поправил взъерошенные из-за ветра и спешки волосы, а затем, принимая расслабленную позу, подтвердил:
- Да. Но, прежде чем я озвучу его, необходимо прояснить один момент. Мне видится, что, скучая у окна в аудитории, ты нисколько не задумалась, отчего всё закончилось для тебя столь просто. Никто ведь даже не потребовал, чтобы ты хоть как-то поработала с ватманом. К аиру Далбергу и к аир Рейну обращались, а к тебе нет. Право, подобное должно было натолкнуть тебя на мысль отчего оно так и в последнее время буквально во всём. Но по твоему взгляду я так и не вижу, что отгадка пришла к тебе, и потому говорю прямо - именно я сдерживаю как своих друзей, так и прочих студентов от того, чтобы издевательства над тобой не начались снова.
- Пф-ф, что за чушь? – фыркнула Мила, так как была уверена – столь спокойно год для неё начался только из-за влияния Найтэ.
- Далеко нет. Но, если ты сомневаешься в этом, могу показать тебе разницу. Стоит мне ослабить поводок, и охотничьи псы снова оскалят зубы.
Голос Антуана Грумберга был полон уверенности, а потому в мысли Милы закрались обоснованные сомнения. В конце концов, пусть студенты Найтэ боялись, но открыто защищать некую студентку ему было не с руки. Недаром он даже на днях «порадовал» Милу своим строгим выговором. И о, как же ей было неприятно обо всём этом думать! Но, увы, не размышлять над тем, что для тебя важно, невозможно, вот Мила всё чаще и ловила себя на мысли, что она добровольно загнала саму себя в клетку, в которую лучше не лезть. Зов сердца и желания тела как-то неуловимо уходили на второй план от того, что понимала молодая женщина разумом. А открылось её сознанию в последнее время многое. И то, как сильно удерживал её подле Найтэ страх потерять его (а разве страх должен так близко соседствовать с любовью?), и то, что не так уж заинтересован он сделать её жизнь проще (отчего только?), и то, что всё сложнее ей становилось одёргивать его во время близости от жестокости (неужели так мало думает он о том, чтобы не себе, а ей доставить удовольствие?), и, самое главное, давило на Милу понимание, сколь непривычно для себя она смирялась со всем этим.
Пожалуй, именно от того, что всё это за доли секунды промелькнуло в её голове, уставилась она на Антуана Грумберга таким усталым взглядом. А его наглые синие глаза смотрели на неё выжидательно, даже насмешливо.
«Он ждёт от этого разговора чего-то, в чём полностью уверен», - поняла Мила и, чтобы не играть в кошки-мышки, потребовала:
- Скажи уж прямо, чего тебе от меня нужно.
- Я бы хотел твою покорность.
Невольно глаза Милы округлились. Она опешила от такого ответа настолько, что язык во рту не поворачивался. Её губы приоткрылись, но произнести хоть какой-то звук не получалось. От шока Мила словно разучилась говорить! Но Антуан Грумберг правильно воспринял её реакцию, он влёт сообразил, что ещё немного и с лихвой всего услышит. Поэтому он поднял руку, давая так понять, что лучше бы Миле промолчать, и продолжил:
- Публично унижать тебя мне приелось. Поэтому я готов подарить тебе спокойствие, которое однажды сможет вылиться даже в уважение окружающих. Также, ты получишь деньги, способные помочь тебе не проходить издевательские практики академии. Всё, что потребуется, так это подчиниться мне.
- Не знаю в чём ты там хочешь моего подчинения, но однозначно нет, - уверенно заявила Мила, едва первый шок прошёл и голос к ней вернулся.
- Это только пока нет, - широко улыбнулся мужчина. – Не так уж сложно принудить тебя ко всему, что мне хочется, силой. Но сперва я хочу попробовать договориться. Ведь стоит тебе задуматься над моим предложением, как разумная мысль, насколько выгодно быть моей любовницей, поселится в тебе сама собой.
- И это, - искренне поразилась
