Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

– Как-то по-детски захотелось поскрести эту утреннюю шершавую луну, отлепить её грязным ногтем от небосклона и запрятать к себе в карман, – озвучивал свои мысли Астра, пыхтя. – Выходит, мы с Умброй оба всегда держим при себе дорогие сердцу вещи, как вот эта луна у меня в кармане или баночка из-под ежевичного варенья у Умбриэля, хоть и понимаем, что вечность всё у нас отберёт. Ну, я точно понимаю, что отберёт, понимает ли Умбра – другой вопрос… Вот скажи, Агния, тебе луна поутру не видится такой незнакомкой? – Агния молча бросала морошку в подол василькового платья. – Нет? А мне видится. А по ночам на луне, как за круглым столом, я встречаюсь с мыслителями и мудрецами, с теми, кто умирал от любви и кто клал себя на алтарь. Их имена вечно будут жить при луне, а некоторые имена, как, например, моё, неизвестны никому… За этот стол, бывает, подсаживаются и предатели, и преступники, и воры. И я спрашиваю себя: отчего же ты, луна, терпишь нас за своим столом и неужели каждому, как и мне, хочется за ним посидеть? На рассвете она снова зарастает солнечным бурьяном: и как её ни ищи – не найдёшь. А иногда по утрам кто-то пропалывает луну, вот тогда-то она и начинает казаться прекрасной незнакомкой, открывающей тебе сокровищницу тайн. А на самом-то деле никакую сокровищницу прекрасная незнакомка не открывает. Ну нет у неё сокровищницы, и никогда не было, и сама она никакая не незнакомка. А догадаешься, почему так?

– Нет, – коротко и несколько грубо ответила Агния; она остановилась и безучастно смотрела куда-то в сторону, её глаза были раскрыты, и из них все думы и заботы словно выпадали верёвками, затягивая пространство в петлю.

– Ну, подумай, Агния! Твоё мнение? – допытывался Астра.

– Может, потому, что мы привыкли видеть луну ночью, а утром мы нечасто её наблюдаем, и любуются ею одни только мечтатели – такие, как ты. Я угадала? – ответила Агния и так улыбнулась, что улыбка её больше была отговоркой – резиновая и вымученная.

– Да, правильно, правильно всё говоришь!.. Послушай, – вдруг сказал Астра, – твой образ, те мысли, что он породил во мне… бесценны. Не важно, что с нами будет завтра, этих радостных мыслей никто меня не лишит.

– И о чём же они, твои мысли? – осторожно, словно вступая в незнакомые воды, поинтересовалась Агния.

– О твоей заботе обо мне – из неё я сделал себе оберег… Забота такого красивого и в то же время непокорного, даже, я бы сказал, бесстыжего существа, как ты, дала мне разглядеть все земные грани. Что бы ты ни думала обо мне, я счастлив, что мы идём с тобой рука об руку… Иногда я представляю себя бесприютной планетой, планетой без дома-звезды, и, пролетая мимо звезды огненной красоты, мне хочется кружиться вокруг неё, оборачиваться вокруг неё, оборачиваясь на неё, покуда – пусть через сто пятьдесят миллионов лет! – мы не сольёмся в объятии. Но камню никогда не бывать звездой, а светило такой чистейшей красоты не примет меня. На одну секунду, а может, на целую минуту, а то и целых две, я ощущаю мимолётное притяжение – и снова безвыходно, чуть не плача, удаляюсь прочь, и вот этой секундой, минутой, двумя, этим мимолётным притяжением я теперь буду дорожить, из него я выкую в кузнице артифекса оберег от всех бед и зол.

– Ты что же, пытаешься меня своей поэзией очаровать? – спросила Агния шутливо-нежным и одновременно серьёзным тоном. – Ну, допустим, очаровал, но мне нечем с тобой расплатиться за твою нежность, моя нежность – она убогая.

– Я ничего у тебя не прошу, Агния, – испуганно ответил Астра, весь сжавшись, и заладил: – Ты дала мне бесценные мысли, оберег…

– Ну какой оберег, Астра? – спросила Агния, и её голос треснул. – Я не верю тебе: не бывает такого, чтобы кинокефалу от другого кинокефала ничего не было нужно, ничего не просить взамен – так не бывает! – прокричала она и, повернувшись к Астре спиной, собралась уже сорваться и убежать, но юный, юный и глупый кинокефал, сам от себя не ожидая и не желая этого, с силой, даже, можно сказать, насильственно, схватил её за руку. И почему-то Агнии вспомнилось прикосновение генерала Цингулона, прикосновение мерзкого насекомого, вроде сколопендры, яд которой смертелен и отнимает что-то большее, чем жизнь, – он отнимает свободу воли. Агния пришла в ярость, вцепилась когтями Астре в запястье, поджав губы и с ненавистью смотря ему в глаза. Но зелёное пламя её глаз погасло в тихом небе голубых Астриных глаз. Агния отпустила его, отпрянула, со страхом взглянув на поляну, где Алатар и Репрев с Умброй мирно беседовали о чём-то, не замечая их. Потом оторопело подступила, но Астра, прижимая к себе раненую руку, пробормотал:

– Не трогай, не трогай, Агния, не то запачкаешься!

С его запястья струйками сползала кровь, а он всё не сводил с милой его сердцу лисицы-кинокефалки взгляда и думал: «Ах, Агния, испачкала ты свою белую грудку моей кровью: для такой красоты и кровь как грязь».

– Ты беспокоишься, не испачкаюсь ли я в твоей крови – да ты точно сумасшедший! – не то смеялась, не то плакала Агния. – Неужели ты и этим мгновением будешь дорожить до конца своих дней?

– Да, буду, – не раздумывая, ответил Астра. – Твой гнев теперь запечатлён на моей коже, и даже если он будет тем самым последним прощальным чувством, которым ты поделишься со мной, я буду дорожить им до конца.

– Ты надеешься своими речами влюбить меня в себя, так, что ли? Пытаешься предстать передо мной чуть ли не полуартифексом, с такой добротой обходишься со мной, думаешь, я ну совсем доброты в своей жизни не видела и на твою – на твою пойду без раздумья? – снова вспыхнула Агния. – Ты мне безразличен, Астра, пойми же наконец, и ничего больше не говори, этим ты от меня лишь грубости дождёшься, так и знай! Ты хороший кинокефал, Астра, добрый, ты из тех, кто на своих похоронах, только чтобы утолить боль скорбящих, воскреснет из мёртвых и, виновато смеясь, поведёт хоровод. Но иногда для кого-то недостаточно быть просто хорошим кинокефалом.

– Позволь мне хотя бы предложить тебе кое-что, – умолял Астра, приближаясь к ней.

– Нет, прошу тебя, Астра, не надо! – отступала Агния, махая руками перед лицом.

– Позволь мне стать твоим оберегом!

У Агнии дрогнули плечи.

– Моим… оберегом?

– Да! – отчего-то возрадовался Астра, хотя секунду назад задыхался от