Волкодав - Мария Васильевна Семенова
Стена совсем скрылась из глаз, укрытая влажной завесой. И только шепчущие голоса продолжали разговаривать с Волкодавом. Так – бестелесно, на грани понятного – могли бы напоминать о себе тысячи безвинно загубленных душ…
Венн всё-таки решил не следовать опыту тех, кто бывал здесь прежде него и стоял против ночёвок около Зазорной Стены. Между прочим, он сделал так отчасти потому, что вообразил, как начнёт рассказывать Эвриху об этом шо-ситайнском диве, когда они встретятся. «И что?.. – протянет Эврих разочарованно. – Просто постоял и дальше пошёл?..»
В самом деле глупо было бы взять да уйти, даже не попытавшись понять, о чём же шепчет Стена. Волкодав вернулся к опушке леса и в полусотне шагов от того места, где выбегала на верещатник тропа, облюбовал себе для ночлега ёлку – скорее приземистую, чем высокую, но зато невероятно густую. Под неё никакой дождь не проникнет. Венн поклонился доброму дереву, испрашивая разрешения. Потом влез под раскидистый полог, постелил себе и устроился, как в доме родном.
Огня, понятно, под таким кровом не разведёшь, но костёр был и не нужен. Без него тепло. Порывшись в заплечном мешке, Волкодав вытащил ломоть хлеба и кусок рыбы, в искусстве коптить которую тин-виленские рыбаки не уступали, кажется, даже островным сегванам. Даром, что ли, именно в Тин-Вилене он снова начал есть рыбу с удовольствием – а ведь думал когда-то, что после каторги никогда больше по собственной воле не возьмёт её в рот!
В лесу было тихо. Кажется, не только люди, но даже зверьё избегало попусту слушать голоса, звучавшие из Стены. Один я уши навострил, подумалось Волкодаву. Ни человек, ни собака…
Правду молвить, порой он уже сам не знал, какой из двух сутей в нём было больше. Благодарение Богам – в Тин-Вилене с ним не происходило случаев вроде того, который, надобно думать, до сих пор вспоминали за кружечкой пива добрые жители Кондара. Однако превращения случались. И всякий раз – весьма кстати. И чем дальше, тем легче. Это наводило на мысли.
Запив водой из фляжки последний кусок, он свернулся калачиком под старым, но всё ещё очень тёплым плащом. Загляни кто под дерево – непременно решил бы впотьмах, что на ворохе опавшей хвои улёгся большой серый пёс…
…Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком…
Волкодав снова был в подземельях Самоцветных гор. Он быстро и уверенно шагал по широкой серой равнине – бескрайней пустыне, затянутой пеленой тёмно-пепельной мглы, не пропускающей света…
В действительности горные выработки самоцветных копей были довольно узкими коридорами: только разминуться, не задев крепей, двум тачкам с рудой. Однако сны обладают свойством неузнаваемо менять памятное и привычное, да ещё и лишают способности удивляться. Поэтому Волкодав всего менее задумывался о том, каким это образом крысиные норы обернулись вдруг обширной равниной; «просторной», впрочем, назвать её не повернулся бы язык – вместо близко сдвинутых стен подземного коридора был серый, ощутимо вязкий туман… Просто надо было идти, и Волкодав торопился.
Потому что за ним была погоня.
Много раз он слышал у себя за плечами погоню… Вот только нынешняя отличалась от всех прежних не менее, чем серотуманное поле, раскинувшееся кругом, от любого из мест, где ему когда-либо доводилось бывать.
Эта погоня не перекликалась, не трубила в рога. Не молчала, незаметно подкрадываясь.
Она – пела…
Вначале его слуха достигали только ослабленные расстоянием отдельные глухие, мерные вскрики низких голосов, ниже, чем бывают у человека. Сущий рык, исходящий из огромной груди, словно там, вдалеке, невидимо ворочалось нечто невообразимо громадное. Но рык содержал в себе смысл, который вполне удавалось понять, и Волкодав понял: ищут.
Потом голос одного невозможного существа начал распадаться на множество отдельных, но и каждый сам по себе был таков, что никому в здравом уме не хотелось бы услышать его у себя за спиной.
«Ох… ох-ох-ох… ох… ох-ох-ох…» – неторопливо и грозно выводили самые низкие.
«Ах, а-ах, ах, а-ах», – с кровожадной уверенностью вторили более высокие.
«Иииии-уууууу…» – заходились самые пронзительные.
Всё вместе складывалось в хор, поистине жуткий и потрясающий. В нём не было слов, но Волкодаву они и не требовались. И так прекрасно разумел, о чём поют.
Это была древняя, как само время, Песнь Ночи…
Не той ночи, что с уходом солнца является сменить славно поработавший день, даря отдых и покой. Нет… Это была Ночь вроде той, что царила в пещерах Самоцветных гор задолго до того, как там появились первые люди. И которая сомкнётся за спинами у людей, когда наконец истощится последняя жила и люди оттуда уйдут. Сомкнётся, чтобы воцариться уже навсегда…
…Но не просто отсутствие света. Это – Тьма, в которой свету не выжить. С ней встречались исподничие, посланные на разведку и заблудившиеся в хитросплетении ходов, промытых подземными водами. Гаснет, задохнувшись в неравном противоборстве, маленькое пламя фонарика, и ты остаёшься один в черноте подземной могилы. И, сколько ни говори себе, что где-то совсем рядом работают тысячи людей, что, может, кого-то ещё пошлют за тобой и посланные на подмогу успеют тебя разыскать – это не имеет значения: ты один в беспредельной Ночи, заполонившей весь мир. Ты один, словно в смерти, в которую каждый тоже вступает сам по себе…
Погоня приближалась. Волкодав понял это по тому, как изменились поющие голоса. Отрывистое немногозвучие сменилось мощным распевом. Голоса о чём-то советовались, готовились торжествовать… Тьма бесплотна. Но у неё в услужении великое множество тварей из плоти и крови. И – весьма кровожадных…
Ну что же, Волкодав неплохо умел объясняться на доступном им языке… Как говорили проходчики: бесполезно бросать вызов горе, но с каждым отдельным её камнем вполне возможно поспорить. И вдобавок он достиг места, к которому стремился, уходя от преследователей. Равнина, казавшаяся беспредельной, кончилась, пересечённая громадной стеной. Сколь высоко вверх и далеко в стороны простиралась она, он не мог рассмотреть – всё застил туман, непроницаемый и неподвижный. Но в стене была дверь. Вернее, ворота. С тяжёлыми бронзовыми створками, надёжными и несокрушимыми даже на вид, и со скважиной для ключа.
Волкодаву сразу показалось, что где-то, когда-то он уже видел нечто подобное… Он не смог сразу вспомнить, где и когда, и даже сказал себе, что не время вспоминать и гадать, ибо погоня вовсе не собиралась скалываться[37], а ключа у него не было, и это значило, что следовало приготовиться к бою…
И вот тут его осенило. Это были
