Истина лисицы - Юлия Июльская
Все знали, как его зовут, и чтили столь великий талант. И только его соседи – жители маленькой рыбацкой деревни на западном побережье – видели его воочию, наблюдали, как год за годом его странная красота не иссякает, а молодость не тускнеет, и называли отмеченным Аматэрасу – самой богиней. Но никак не могли сойтись во мнениях, дар это или проклятие.
Сиавасэ быстро привык к этому. Когда вокруг сменяются поколения, а ты остаёшься юнцом, любой невольно начнёт задавать вопросы. Но он и сам не знал, кем является. Не помнил ни родителей, ни кого-то ещё из родных. Он не видел похожих на себя, и порой ему казалось, что в мире, наполненном столькими существами, он самый одинокий из всех. Даже у гонимых ёкаев есть собратья. А у него – лишь стихи.
Он был хорошим поэтом и писателем. Но был ли он хорошим человеком? И был ли он человеком? А если нет, то кем же?
У него не было ответов. Только большая любовь к солнцу и желание быть ближе к небу. Каждое утро он вставал и поднимался к Аматэрасу, и всё же оставался слишком далеко – не дотянуться. Они говорят, он отмечен ею, но его кожа бледна, и лишь россыпь коричневых пятнышек по телу может подсказать, что солнце его касается. Но у других кожа коричнева полностью. Отчего же Аматэрасу так избирательна с ним?
Сейчас он наблюдал, как чужаки шли к его дому, и надеялся лишь на то, что они уйдут до того, как придёт время возвращаться. Слухи о том, что его танка пророческие, иногда доходили до тех, кто готов был пересечь пол-острова и зайти в самые скверные его земли, только бы узнать своё будущее. Глупцы. Если бы Сиавасэ мог понимать собственные танка, если бы он правда говорил с богами на манер посланников оками и если бы он мог писать в любое время, узнавая о любом желаемом будущем, – он бы давно узнал свою судьбу. Но он был слеп, как и все в мире под Аматэрасу. Он не видел своих путей – ни их истоков, ни их завершения. И стихи его лишь наваждения…
⁂
– Норико, ты зачем рыбу стащила? Я же за тебя отвечаю, стыд-то какой… – простонала Киоко, когда они отошли от моряков.
Норико только с укоризной глянула на неё и побежала вперёд, не дав никакого ответа. Киоко вздохнула и поравнялась с Иоши.
– Она меня в могилу сведёт.
– Она меня из неё вытащила, – справедливо заметил он. – Пусть ест что хочет.
Киоко изумлённо изогнула бровь:
– Если мы с тобой в воспитании кошки не сходимся, что будет, когда появятся дети?
Иоши рассмеялся:
– Воспитывать бакэнэко очень смело, Киоко. Только ей не говори, что у тебя такие намерения…
И ведь не поспорить…
Деревня закончилась быстро, но последний дом оказался пуст. Моряк был прав: Сиавасэ не любит гостей и, возможно, потому даже не старается облагородить двор. Пока у остальных растёт хоть какая-то зелень, а вход и окна украшают красивые полотняные занавески, у него на земле лишь камни, а дом выглядит так, словно в нём давно уже не живут.
Киоко не верилось, что кто-то настолько равнодушен к пространству, в котором обитает. Она давно привыкла ко всем неудобствам их похода, но дом… Нет, дом – это обитель, это отдых, это лучшее место на земле, которое должно тебя отражать и быть для тебя уютным. Не верится, что для кого-то полный дом пыли, налетевшей сквозь рваные, давно изношенные тряпицы в проёмах, – уют.
– Он наверху, – шепнула Норико, аккуратно уложив остатки рыбы между передними лапами.
Киоко проследила за её взглядом и увидела вдали на горе одинокую фигуру.
– Мы туда не пойдём…
Хотэку нахмурился:
– Почему? Мы ведь ради этого здесь, а он вот, рядом…
– Рядом для тех, кто летать умеет. А пешком нам туда сколько страж подниматься… Давайте без меня.
Она села и с вызовом посмотрела на остальных.
– Ладно. – Иоши сел рядом. – Подождём.
Норико послушно легла и снова принялась чавкать рыбой.
Чо покачала головой:
– Вы совсем ребёнок. Если такая мелочь способна вас остановить, как вы собираетесь вернуть трон?
– Вот придёт – и узнаем как, – бросила Киоко. У неё не осталось никакого желания препираться, потому она пропустила нарочитую снисходительность мимо ушей.
– Я могу подняться без вас, – предложила куноичи.
– И мы должны будем поверить тебе, когда ты передашь нам его слова? – буркнула Норико. Киоко мысленно с ней согласилась.
– Вообще-то, я хотела притащить его сюда. Я и стихов-то писать не умею, это вы у нас знатные особы с поэтическими замашками. Думаете, я смогла бы переделать танка величайшего писателя Шинджу? Вы меня переоцениваете.
И то правда. Киоко глянула наверх – он сидел прямо под солнцем и, видимо, ради него туда и забирался. И не печёт же ему голову… Отмеченный Аматэрасу. Интересно, отчего его так прозвали?
– Давайте подождём, – настояла Киоко. – Это он нам нужен, а не мы ему. Не стоит наглеть выше допустимого. Мы и так заявились в его дом без приглашения, отвлекать от… медитации? Или чем он занят? Я хочу сказать, это невежливо. Давайте постараемся соблюдать приличия.
Чо закатила глаза и тоже села. За ней последовал Хотэку.
– Кружок неудачников. Как меня угораздило с вами, такими мямлями, связаться… – вздохнула она.
– Ты много на себя берёшь, – прочавкала Норико. – Думаешь, если тебе… сколько, за двадцать наверняка? Думаешь, если старше прочих людей здесь, то и умнее? Глупо.
– Уж побольше жизни видела.
– Своей жизни. Которая не имеет ничего общего с опытом Киоко, Иоши или Хотэку. И тем более с моим. Нисимура Сиавасэ, – она покончила с рыбой, села прямо и широко облизнулась, – поэт и писатель. Возможно, известнейший в Шинджу. Думаешь, ты знаешь, как с ним следует говор-р-рить? Думаешь, если он живёт в этом обветшалом старом доме – ему чужды изящество и кр-р-расота? – Она урчала и щурилась от сытости. – Он пишет так, что забирается в сердца людям, в саму их ками. Полагаешь, ты можешь говорить с ним на одном языке и справишься с просьбой содействовать нам лучше, чем кто-то другой из здесь присутствующих? Киоко заучивала его творения, а ты наверняка и не прочитала ни одного. Ты вообще умеешь читать?
Чо нахмурилась. Киоко никогда не думала о её возрасте, но после того как Норико указала на него, вдруг заметила, что лицо её и правда более
