Костер и Саламандра. Книга 2 - Максим Андреевич Далин
Я заменяла Виллемину. Мне целовали руки офицеры; милый парень с драконом артиллеристов на шевроне улыбнулся мне и погладил Тяпку, завилявшую ему хвостом. Надо было что-то сказать, но, когда они построились на перроне, как на плацу, я смогла придумать только одно:
– Дорогие мессиры, пожалуйста, победите этих гадов и вернитесь живыми! А мы поможем, чем сумеем.
У них сделались такие лица… я так и не поняла, хорошо ли сказала – или лучше было бы как-нибудь более официально, что ли… Они смотрели на меня, как на девочку, которая махнула платком с пирса.
Далайр, бритый и внезапно оказавшийся молодым мужиком, лет тридцати, а вовсе не дедом, присел и ласкал повизгивающую Тяпку. Хэттар нервно ухмылялся и повторял:
– Вы не беспокойтесь, леди, и государыне скажите, чтобы не беспокоилась. Мы всё помним, мы всё сможем. Не беспокойтесь.
А потом кто-то громко закричал: «По вагонам!» – и они все побежали. Бронепоезд отчалил от перрона, как броненосец, дал пронзительный гудок – и небо окрасилось его дымом.
Норис мне открыл дверцу мотора, я села и стала реветь. Тяпка полезла обниматься, я обняла её за шею – и ревела, было никак не успокоиться.
Я в жизни не плакала столько, как в последние недели.
– Карла, не надо, – сказал Норис. – Тебе так не надо. Ты у нас – символ и знамя, хорошо, что на перроне не расплакалась…
– Многих убьют, – сказала я.
– Да, – согласился Норис печально. – Тут ничего не поделаешь.
– Пить хочу, – сказала я.
Он дал мне хлебнуть холодного травника из фляги – с ромом, по-моему. Я чуть не выплюнула, Норис врезал мне по спине, захотелось на него наорать – и я поняла, что мне помогло. Я достала платок и телеграфное зеркальце, чтобы вытереть глаза – и от прикосновения к зеркальцу у меня защемило сердце. Дар тянул, как рыболовный крючок, впившийся в живое тело, – и я не могла понять, что случилось. Никогда такого не чувствовала.
Единственное, что мне пришло в голову, – нужно к большому зеркалу. И я торопила водителя, дёргала Нориса, мы приехали во Дворец быстро, до ближайшего зеркала я бежала – но рядом с ним не почувствовала ничего, кроме той же тянущей тоски.
Только она, пожалуй, стала определённее.
Кто-то меня звал и не мог дозваться – такое было чувство.
Звал кто-то из моих друзей. Кто-то из моих друзей в беде.
Клай, поняла я, держась за раму зеркала руками, как держался Райнор.
У меня дрожали руки, когда я рисовала знак вызова. Но в зеркале заклубилась и медленно разошлась серая муть – и мне было почти больно от неё.
Там что-то плохое, думала я. Совсем плохое, очень плохое.
Это Западные Чащи, там бои.
Клай убит? Или ему почему-то не дозваться? Чары?
Я стояла, смотрела на собственное отражение, а видела его усталое и печальное лицо.
Будь проклято Перелесье вместе с его амбициями – и провались оно в ад, который так любит.
И тут меня тронула за плечо Друзелла:
– Как замечательно, что вы уже вернулись, дорогая леди Карла. Пожалуйста, поднимитесь в гардеробную, вам нужно переодеться к торжественному обеду.
– Что? – переспросила я. Обалдела от её слов, будто мне снился ужасный путаный сон, а Друзелла пришла меня будить. – Куда?
– Обед состоится в Белой Столовой, – сказала Друзелла. – Надо соответствовать, милая леди.
Спорить с Друзеллой я не могла – с ней и Виллемина никогда не спорила. Я послушно пошла, думая: что за «здрасте»? Среди полного кошмара – обед в Белой Столовой, самой парадной столовой во Дворце, для праздников и приёма особо почётных гостей. Виллемина там обычно угощала Иерарха Агриэла и послов – но я не припомню, чтобы на такой обед приглашали послов Перелесья. Мне подумалось, что островитянам тоже Белой Столовой не видать.
И как вообще можно кого-то с помпой принимать и устраивать роскошный обед, когда мы в кошмаре и беде?
А мне ещё принесли очень закрытое и очень роскошное платье: высокий воротник с пышным кружевом, прикрывающим даже подбородок, рукава до самых запястий, перчатки… Надо быть Друзеллой, чтобы заставить меня напялить на клешню перчатку: их мне делали строго по мерке, а всё равно ощущалось страшно неудобно. Широкое платье, корсаж коротенький, зато кринолин – как в прошлом веке, всё вместе очень красивого сливочного цвета, с букетиком бриллиантовых лилий на плече, а на плечи Друзелла мне накинула широкий газовый шарф и велела в него укутаться. В завершение к моим волосам прикололи шляпу с довольно-таки густой вуалью.
А пока из меня делали благочестивую до идиотизма девицу, Тяпку нарядили в вышитый золотой канителью белый жилетик и на шею ей повязали очередной атласный бантик. Зрелище из ряда вон выходящее.
И в таком виде и полном обалдении, с ровно так же ошалевшей Тяпкой, я пошла в Белую Столовую. В нашу парадную часть, которую не особенно любила: слишком там всё было величественное, роскошное и торжественное. И меня раздражали громадные зеркала: на каждое зеркало Дар откликался ноющей болью, а я ничего с этим сделать не могла.
Во всей парадной части стояли гвардейские караулы. А в Солнечной Гостиной, совершенно лучезарной, в золотистом атласе, позолоте и фантастических панно из янтаря, изображающих золотые закаты над спокойным морем – островитяне когда-то подарили, – Виллемину дожидались уважаемые гости.
Чёрные.
Я всё поняла немедленно.
Они мне показали, что не будут на меня пялиться: кланялись и прикрывали глаза широкими рукавами. Но, видимо, меня одели прилично по их меркам, потому что они освоились и выпрямились.
У них-то с выдержкой было получше: у меня бы не вышло закрыть глаза рукавом, мне страшно хотелось на них глазеть. Шикарны они были – в бархатных и шёлковых одеждах цвета рубинов, цвета красного вина, цвета тёмной крови, алых и почти оранжевых, в перстнях, браслетах и серьгах с гранатами, с жёсткими точёными лицами цвета эбенового дерева, с маленькими бородками и волосами, заплетёнными в длинные косы. Аристократия с Чёрного Юга.
Вообще-то я видела южан в порту, но больше – огнепоклонников, а огнепоклонники немного другие. У них такие широкие, узкоглазые, улыбчивые ряшки: «Э, госпожа! Подойди, купи розовое масло! Когда девица нежный, как роза, от неё должно быть аромат роза, так?» Всегда весёлые и немного смешно любезные. Но огнепоклонник в длинном полосатом то ли халате, то ли кафтане из золотой и золотисто-коричневой парчи здесь был только один. Остальные – птицы совсем другого полёта.
Хищные птицы.
А
