Милосердие солнца - Юлия Июльская
Он смотрел на неё, она молчала. Тогда Хотэку продолжил:
— Я никогда не сделаю тебе больно: не предам и не брошу. Не оставлю, пока сама не попросишь. Несколько раз. Хотя бы сотню. Потому что ты слишком гордая, чтобы не пытаться сбежать при любом недопонимании. И достаточно жестока к себе, чтобы пытаться жить без опоры на других. Я тебя вижу, Норико. Но ещё я хочу, чтобы ты видела меня. Смотри. Я здесь. Я пришёл. Я не оставлял тебя. Я лишь сделал, что должен, и вернулся. И всегда буду возвращаться.
И снова молчание. Она не отвечала, только смотрела, смотрела, не отводя взгляд. И он сдался.
— Если этого мало — мне жаль. Я не могу предложить тебе больше. — Поднявшись, он направился к выходу. Ни слова в ответ он не дождался. Открыл дверь, обернулся и сказал: — Хотел бы, но не могу.
На этом они закончили.
* * *
— Я должна остаться здесь? Или в Ёми? Или… где?
— Ты можешь остаться где пожелаешь. — Аматэрасу улыбалась мягко, нежно. Когда-то Киоко так же улыбалась её мама.
— А если я не знаю, где желаю?
— Знаешь, просто пока не готова это принять.
Киоко пришла к ней, чтобы вернуть Кусанаги-но-цуруги, но полночи уже миновало, а она всё ещё здесь. В месте, где тепло, уютно, где её понимают.
— В последнее время я была уверена, что моё место в Шинджу, но теперь… Меня ведь там просто не примут. Не после того, что я сделала…
— Милая, ты удивишься, как быстро люди забывают то, во что верят, и как рады они вернуться к своей вере, о которой когда-то забыли, стоит им лишь напомнить.
— Но в их глазах я чудовище. Затопила город, убила ребёнка — лишь подтверждала слова сёгуна.
— Меня винит в смертях близких каждый житель Шинджу. Или почти каждый. — Она всё улыбалась, а Киоко почувствовала жгучий стыд. Она ведь и сама была таким человеком… — И что же теперь, мне не выходить по утрам? Никто не обрадуется, если я исчезну. Такова моя задача — светить, даже если кто-то мой свет проклинает.
— Значит, мне нужно вернуться? Но я ведь… Я же мертва? Как я могу остаться императрицей? Что же это за императрица такая — юрэй?
— Дитя, кто тебе сказал, что ты юрэй?.. — Она смотрела с сочувствием, словно жалела, но Киоко не могла понять, чем заслужила такой взгляд. — Возвращайся. Дай себе время — ты обязательно поймёшь, кто ты есть и где твоё место.
Она не верила, что поймёт, но оставаться дольше не стала. И сделала то, что очень хотела, — вернулась к Иоши. Только не учла, что ночью он спит…
Осторожно подойдя к постели, она сбросила кимоно и, стараясь не разбудить, прилегла рядом, укрываясь свободным краешком одеяла, которого хватило только на одно плечо. Всё-таки этого было маловато. Она потянула за край, пытаясь высвободить себе ещё немного… И тянуть стало резко легко, а сбоку послышался грохот. Кровать со второй стороны опустела.
— Кто здесь?
Она обернулась и едва удержалась от смеха. Иоши, сонный и едва осознающий себя в пространстве, одетый только в ситаоби, принял боевую стойку.
Киоко взяла себя в руки и напевным страшным голосом, на манер актёра, изображающего юрэй, произнесла:
— Мёртвая дева
сгубить решила тебя
чарами тела.
Слаб пред соблазном её
даже наш император.
Он наконец проморгался, всмотрелся и недоверчиво спросил:
— Киоко?
— А ты кого-то ещё ожидал увидеть в такой час в своей постели? — Она переползла по кровати к нему и, нежно взяв за руки, потянула на себя, предлагая вернуться. Иоши охотно послушался, прижался к ней, вдохнул её запах. И как ей нравилось, когда он так делал… Словно она его воздух. Словно только ею и мог дышать.
— Я соскучился, — тихо сказал он.
— Меня не было всего несколько страж…
— Целую вечность.
Он потянулся ближе, прижался крепче. Переплелись их ноги, тела, волосы, губы, сливаясь в единое целое…
Как он её любил…
Как она его любила…
И все эти чувства, перемноженные друг на друга, едва вмещались в её ками, сводя с ума, лишая рассудка, заставляя мир исчезнуть. И остались только их души, нашедшие друг друга через множество жизней и десятки веков.
Осторожно, не позволяя телам распасться, он уложил её на спину и, оказавшись сверху, прижимаясь грудью к груди, прильнул губами к уху и прошептал:
— Я твой на всю вечность.
И вечность взорвалась блаженством.
Если бы она знала, какое грядёт утро, она бы не просыпалась. Она бы не шла завтракать, не смеялась, не старалась себя понять. Если бы она знала, кто станет гостем дворца в это утро, она бы всё оставшееся время посвятила ему.
Но она не знала.
Каннон пришла неожиданно для всех. Она просто явилась в тронный зал, и об этом доложили стражники. Никто не осмелился к ней прикоснуться, никто не стал пытаться её выгнать или хотя бы задержать. Никто не знал, кто перед ними, и всё же благоговейный трепет, восхищение, граничившее с ужасом, отражались на лицах самураев.
* * *
— Ты замечательная бакэнэко, — похвалила Каннон Норико, пока они были здесь вдвоём и ждали, когда стражники добегут и правители — пока ещё правители — доберутся до тронного зала.
Каннон сидела на троне и ждала. Норико расположилась в дальнем углу и несмело на неё поглядывала.
— Спасибо? — Столько неуверенности было в одном этом слове.
— Здорово всё-таки, когда есть кого любить, правда?
Каннон нравилось смотреть на замешательство этой маленькой кошки. Такая она была нелепая, ещё немного глупая, и всё же медленно, но верно шла к лучшей жизни. Как и все они. Красивые, но сложные судьбы, какие она любила больше всего.
Норико промяукала что-то в ответ, не понимая, как ей избежать этого разговора, что только больше развеселило Каннон.
— Я всегда восхищалась тем, как здорово ты управляешься со своим уединением, — продолжала она. — И всё же интересно наблюдать, как всё меняется… Стоило только найти тех, кто тебя примет, правда? Удивительные люди и ёкаи вокруг тебя.
— Ага…
— И ханъё, конечно. — Она не стала сдерживать улыбку, намеренно смущая.
Норико беспомощно посмотрела по сторонам, ища поддержки у стен, но они — такая досада — молчали.
— Сегодня всё переменится, — сказала Каннон серьёзнее. — И у тебя будет два пути. Будь для себя лучшей подругой: выбери тот, что сделает тебя счастливой.
На этих словах дверь отворилась, и в зал вошли они.
— А вот и наши правители. —
