Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл
— Можно сказать и так, — печально улыбнулась Яснорада.
Она без утайки рассказала все бывшей полянице и бывшей Полозовой невесте. А сама, пока рассказывала, дивилась. Выходит, любой житель мертвого города мог его покинуть, обратившись нечистью?
— Когда Навь звала тебя… ты знала, что станешь русалкой?
— Не знала, но, когда все случилось, не испугалась, — вскинула подбородок русалка.
Яснорада улыбнулась. Как будто Настасью можно испугать.
— Теперь старшая я здесь, реки царица. Хозяйствую, русалками заправляю.
И в этом, зная боевой характер Настасьи, тоже не было ничего удивительного.
— Хочешь взглянуть на мои владения? — Не дав ей ответить, царица русалок хрипло рассмеялась. — Конечно, хочешь! Где еще такое увидишь?
Баюн, собравшийся было вылизать шерсть, поймал взгляд Яснорады. На мгновение так и застыл с высунутым языком, а потом отчаянно замотал головой.
— Ни за что в воду не влезу, и не упрашивай. Я лучше здесь на бережку посижу, шерстку на солнце погрею.
— Рыбки ему наловите и на берег выбросьте, — велела Настасья. — И смотрите у меня — чтобы без проказ!
Мавки и русалки даже ворчать не решились. Мигом исчезли, взволновав речную гладь. Несколько нечистей навьих все же остались, тараща на чужаков любопытные глаза.
— Водяного, если увидишь, не бойся, — наставляла Настасья. — Ко всем он нам добр, всем нам здесь дедушка.
— Дай угадаю: хранитель он вод, как Леший — хранитель леса?
— Угадала. Тихий старичок, для многих и вовсе неприметный. Сидит себе на дне речном, знай, пасет стада рыбные — налимов, лещей и сомов.
— И рыбакам, небось, рыбу ловить помогает? А если чем-то его прогневали — то стада свои и спугнет.
— Быстро ты, я гляжу, разобралась в навьей жизни, — одобрительно рассмеялась Настасья.
Яснорада бросила взгляд на духов речных, что расчесывали свои длинные волосы и смотрели на нее глазами всех оттенков бирюзы.
— Выходит, они дочки Водяного?
Настасья печально улыбнулась.
— Стар он слишком, чтобы свой род продолжать. Стар и безразличен. Он ведь не то, что Леший — Водяного никому не убить. Как в воде растворится, если найдется достойный враг, так водой и вернется.
— Откуда тогда берутся русалки и бродницы? — нахмурилась Яснорада. — Не из воды же появляются?
— Из воды, да не только. Детям навьим плоть нужна, и Навь свое всегда получает. Если уродилась девица некрасивой, к реке уходила, и домой больше не возвращалась. В Яви нырнет человеком, а в Нави прекрасной мавкой вынырнет. Раньше так было, когда о мавках еще помнили, а сейчас… Кто бросается в воду от несчастной любви, а кого вода сама за собой уводит.
Стало совсем тихо. Только река журчала да русалки что-то напевали тихонько.
— Яснорадушка? — тревожно спросил Баюн, коснувшись лапой ее ладони.
— Я думала… — Она тряхнула головой, начала сначала. — Когда нечисть болотная и лесная говорила про людей — тех, кого они в трясину или в чащу леса завели… Я думала, они вели речь о людях Нави.
— Навья нечисть ни за что не обидит навьих детей, — покачала головой Настасья.
— Значит, она с Яви людей забирает… — Яснорада покусала губы, глядя вдаль пустым взглядом. — Люди не видят их — это я точно знаю. Ведать не ведают, но попадаются в их ловушки. То Леший в дремучий лес заведет, то русалка своей песней неслышимой в глубокий омут заманит, то болотник за ноги утащит в трясину. И тогда бедолаги появляются здесь… в Нави.
— Навь забирает их себе, — подтвердила Настасья.
— А что до тех, кто в Кащеевом граде живет? — медленно спросила Яснорада.
— Если стихия их, как меня, позовет, значит, уйдут они и будут принадлежать той стихии.
Яснорада не знала, что и думать. Она не была очарована Навью и прежде; красотами ее, лесами, лугами и долинами не обманывалась. Знала, как может быть опасна матушка-природа, особенно та, что взрастила, вскормила своим молоком нечисть. И все же слова Настасьи неприятно ее удивили.
Явь и Навь, выходит, связывал не только Калинов мост. Было и еще кое-что, и имя ему — стихия.
Яснорада бездумно шагнула вперед, опуская босые ступни в прозрачную студеную воду. Вскрикнула, когда от лодыжки наверх потекла серебристая вязь, покрывая кожу рыбьими чешуйками. Отпрыгнула назад, на берег, но чешуя никуда не делась. Поблескивала влажно, притягивая солнечные лучи и чужие взгляды.
— Ты ж гляди, — всплеснула руками одна из сестер Настасьи, — русалка!
«А до этого лесавкой была…»
И должна была Яснорада заподозрить, что последует дальше, да слишком глубоко в свои мысли ушла. Одна из мавок подскочила к ней и царапнула кожу повыше запястья. Яснорада ойкнула, а потом вздохнула, терпеливо ожидая, что мавка в ее венах разглядит.
— Кровь в ней, не вода, — разочарована протянула речная нечисть.
Баюн позволил себе засомневаться.
— Не вода же по венам у вас течет.
Мавка, кинув на него быстрый взгляд, провела ногтем — фиолетовым, будто от холода — по собственной коже. Кровь ее оказалась не алой, не багряной — призрачной, бледно-синей. На безупречной внешности мавок эта особенность никак не отразилась. Кожа речных духов была матово-белой, как у знатной дамы, что нежила тело в меду и молоке.
«Жди от нечисти одни обманы», — устало подумала Яснорада.
Настасья задумчиво кусала губы. Такой тихой Яснорада видела ее, пожалуй, впервые. Обычно у бывшей невесты Полоза находились ответы на все вопросы, да и долго думать она не привыкла — неудержимая, словно молния или быстроногий скакун, тут же бросалась в бой. Рьяно доказывала правоту, не допуская и тени сомнений, что могла оказаться неправа.
Но теперь она молчала, глядя на покрывшую тело Яснорады рыбью чешую.
— Поспрашиваю я у цариц русалок из других заводей, — наконец сказала она. — Может, что и подскажут. А сейчас идем! Будешь в моем царстве желанной гостьей.
Яснорада кивнула. Отвлечься от мыслей, что с каждым проведенным в Нави днем стучались в голову все настойчивее, ей бы не помешало. Она зашла в воду, и ноги тут же защекотало, а затем закололо крохотными иголочками — от пальцев до бедер они покрывались чешуей.
Стоило по макушку погрузиться в воду, что-то на шее лопнуло и раскрылось. В легкие ворвался воздух, которого здесь и вовсе быть не могло. Но грудь Яснорады вздымалась, она дышала, растерянно поводя вокруг
