Саламандра - Полевка
— Говорил, что не умеешь обращаться с детьми, — упрекнул Кирель, — а сам очень ловко управился. Молодец, продолжай так и дальше, и вырасти Ламиля достойным императорской семьи.
Обмусоленный огрызок мяса опять достался кормилице. Потом Сканд добавил ей гроздь винограда и еще душистую свежую лепешку.
— А где твой ребенок, милая? — Лекс дожевал последний кусок мяса с тарелки и поправил сползающего Ламиля.
— Я не знаю, где моя доченька, — опечалилась кормилица, — ее забрали сегодня утром и передали торговцу, чтобы продать на рынке.
— Э-э… — растерялся Лекс, он как-то забыл, что обозначает рабский ошейник на шее женщины, в доме Сканда это был скорее символ защиты хозяина, чем атрибут неволи. Девки выполняли домашнюю работу и, хотя и спали с воинами, но порой не стеснялись задирать их, как стая кумушек на завалинке. Местная сексуальная вольница не мешала людям создавать семьи. И хотя вольные граждане не горели желанием связываться с освобожденными рабынями, но еще один воин буквально на днях подходил к Тиро по поводу вольной для своей избранницы. Брак с бывшей рабыней был не так престижен, как с гражданкой империи, но Лекс и сам был бывшим рабом и, похоже, этот пример вдохновил других вояк в армии. И теперь, глядя на обреченное лицо матери, навсегда потерявшей свое дитя, он не смог остаться равнодушным.
— Кирель, я обещал, что в следующий раз, когда надумаю воевать с ящерами, вначале поставлю вас в известность, — Лекс дождался, чтобы Кирель отвлекся от разговора с очередным послом и заинтересованно посмотрел на нахаленка, — я хотел бы забрать вместе с кормилицей и ее ребенка. Если кормилица будет спокойна и счастлива, то и ее молоко будет полезнее для Ламиля. Его вкус не испортят горькие думы о пропавшем ребенке, и, кроме этого, ребенок будет заложником ее послушания, — Лекс помнил, что в этом мире добросердечность приравнивалась к слабости, и стоило выглядеть более суровым хозяином, — ей будет ради чего стараться, если ее ребенок будет напоминать, чего она может лишиться в случае неповиновения.
— У нее не хватит молока выкормить двоих. Для послушания есть розги и плеть, — удивился Кирель, — эта умрет — возьмешь другую. Не понимаю, зачем такие сложности? — Кирель поморщился, увидев, как упрямо Лекс надул губы, и махнул рукой кому-то из слуг, — ладно… хотя это и глупость, но пусть будет, как ты хочешь… распорядись найти того утреннего ребенка и доставить в дом Сканда, — а потом посмотрел недовольно на рыжика, — удовлетворен?
— Спасибо, папа! Я вас обожаю! — Лекс обворожительно улыбнулся и помахал ресничками.
— Ты обожаешь не меня, а то, что я потакаю твоим капризам. Но мне просто нравится смотреть на твою улыбку, — настроение Киреля от такого флирта опять поднялось, и он милостиво улыбнулся.
— Благодарю вас, господин! — кормилица поцеловала край тоги Лекса и посмотрела на него преданными глазами, — я все сделаю для вашей семьи и для Ламиля. Вы не найдете человека преданней меня!
Тем временем банкет двигался своим чередом. Служанки носили подносы с едой, актеры развлекали почтенную публику своими выступлениями. Все было чинно и благородно. Здравицы за императорскую семью и пожелания новорожденному. Гости вполголоса общались между собой, не забывая сплетничать о прекрасном и возмутительном рыжике и его брате. О Киреле, который неприкрыто потакает одному зятю и почти игнорирует второго. И особенно то, что младшего ребенка отдали на воспитание человеку, который никак не мог считаться образцом для подражания младшим. Он был слишком… слишком независим, слишком самонадеян, не стеснялся перечить старшим и высказывать свое мнение, а еще излишне красив, и это даже несмотря на то, что он уже мало походил на того младшего, что Сканд привез когда-то в подарок брату. Слишком уж резкие перемены в его судьбе происходили на глазах всего города: то жених, то раб, то любимец богов, то супруг Сканда…
Все это было подозрительно… но то, как он общался с праматерью Саламандрой… словно ребенок, который твердо уверен, что родители может и пожурят за настырность, но все равно простят и помогут… Это все было слишком странно, страшно и требовало размышлений. В любом случае, с человеком, который с богами общается вот так запросто, стоило держаться настороже. С уважением, но на расстоянии, чтобы случайно не вызвать гнев богов невольным словом или поступком…
Кирель слышал обрывки разговоров, а некоторые специально подталкивал в нужное русло. Он был спокоен за Гаури — эта ядовитая змейка прекрасно ориентировалась и лавировала в людских настроениях, а вот Лекс, хоть и казался умным человеком, но во многих вещах был таким простодырой, что оставалось только удивленно хлопать глазами. Он совсем не стремился упрочить свое место в обществе, полагаясь на любовь плебса, но в этом мире надо еще заручиться уважением патрициев, а Лекс полностью игнорировал их заигрывания и комплименты и уклонялся от личных встреч и дружеских вечеринок «для своих». И это все ужасно расстраивало Киреля. Любовь плебса — это хорошо, но недостаточно… хотя, если подумать, то и Сканду не быть императором, а только военачальником при Пушане. Может, и лучше, что патриции благосклонны к Пушану и Гаури, значит, не будут интриговать, пытаясь склонить Сканда к бунту против брата… Кирель опять вздохнул своим мыслям, — и так не ладно, и так нехорошо…
А Лекс тем временем отслеживал, что разносят по залу из еды. В основном на подносах были «деликатесы», и он каждый раз брезгливо отдергивал руки, когда под пальцами начинало что-то шевелиться или попискивать. Из «неживого» оставались лепешки и приснопамятные фрукты, прямо как назло… Сканд жевал все подряд. Он даже не сомневался, когда засовывал в пасть очередную живность, а Лекса передергивало всякий раз, когда он видел дергающиеся лапки или выпученные глаза. Его чуть не стошнило, когда на очередном подносе Лекс увидел крупных головастиков, которых следовало обмакивать в местную горчицу, прежде чем засунуть в рот. Все бы ничего, если бы они не моргали
