Змеиный крест - Энни Вилкс
— Ты что, кухарка? — Он оглядел Алану с головы до ног, остановившись взглядом на не самом чистом после приготовления свекольного супа переднике, а потом — на выбившемся из-под рубахи амулете. — Совсем с ума сошла?
Алана не ответила. Надеялась, что молчание сыграет в ее пользу и парень сам додумает, почему она так нагло и уверенно себя ведет.
— Из отрабатывающих, что ли? — протянул парень. Теперь все его внимание принадлежало Алане, и, хоть она и не чувствовала себя в абсолютной безопасности, особенно страшно ей не было: законами Приюта применять силу к слугам запрещалось, за это серьезно наказывали. Алана как-то спросила Хелки, дает ли это иммунитет и той, и послушница смутилась: нет, ведь ей оставили возможность шептать, а правило распространяется только на простаков и тех, кто временно отстранен от силы вообще. Конечно, послушник мог устроить Алане ад и после, заговорив все, к чему ей придется прикасаться, так что его было лучше не злить, но и отступать уже стало некуда. Алана вспомнила истории Хелки о многолетних физических отработках серьезных проступков и решилась на обман.
— Вынуждена признать, для первой четверти неплохо.
О четвертях обучения, негласном разделении всего срока послушничества, тоже рассказывала Хелки.
— Ты ухитрилась попасть в отработку со второй? С третьей?
Алана едва заметно кивнула, когда он сказал: «Третьей», и ухмыльнулась как можно увереннее.
— Если делаешь что-нибудь действительно неправильное, — она продолжала мечтательно и зло улыбаться, — тебя могут и на третьей отстранить. Оставь парня в покое. Видишь, он же уже все понял.
— Как тебя зовут? — оскалился темноволосый, явно не зная, как поступить. Похоже, сейчас, когда раж спал, он стал довольно труслив и прятал страх за показной наглостью. Улан всегда так делал, когда его кто-нибудь пугал, Алана наизусть знала эти повадки. А вот вопрос был плохим.
— Какая разница. Еще познакомимся.
— Меня зовут Рест. — Парень провел рукой по коротким волосам. — А ты заступилась не за того. Жеан таких усилий не стоит.
— Исчезни, Рест, — беззлобно, сжимаясь внутри в комок, процедила Алана. С Уланом это срабатывало. Но Рест не собирался уходить так просто.
— А давай-ка я зайду попозже…
Тут он вытянулся как по струнке, глядя ей за спину, вдоль стены, поклонился и, ни слова не говоря, пошел прочь. Когда он удалился метра на три, Алана выдохнула, неуверенно обернулась и увидела высокую фигуру в черной одежде, как раз повернувшуюся к ней спиной. В длинных каштановых волосах мужчины светилась простая серебряная заколка.
— Дерьмо, дерьмо, дерьмо! — выругался ее новый знакомый, глядя в спину уходящему мужчине и спешно поднимаясь. — Видела его лицо? Тебе показалось, он зол? Как же я его не заметил?! Теперь наставник Келлан будет думать, что меня девка какая-то защищает, что я жалок! Как же так!
Алана только пожала плечами. Хорош наставник, не вмешивающийся в драку, где один его ученик безнаказанно избивает другого. Отец называл учителей, не останавливающих неравные драки, никудышными. Этой мыслью Алана поделилась с Жеаном, чем обрушила на себя волну его негодования.
— Ты ничего не понимаешь! Рест меня достал, и это было моим просчетом, я не держал защиту, отвлекся. Теперь я опозорен и вряд ли смогу реабилитироваться. Наставник не дал бы мне погибнуть. Скорее всего, он услышал мой крик и хотел посмотреть, смогу ли я побороть боль. Так я заработал бы несколько очков. У Келлана сложно заработать очки, знаешь ли, но справься я, сосредоточься, он бы меня отметил. Такой шанс! Как думаешь, Рест совсем ушел?
Жеан оглядывал садик.
— Может, войдешь? — Алана отряхнула с короткого камзола парня сухую траву. — Вид у тебя такой, будто немного чая тебе не помешает.
Жеан, смешно озираясь, забежал в кухню и закрыл дверь, а потом с видимым облегчением устроился на табурете, подальше от окна. Казалось, бедняга сейчас расплачется. Он стянул перчатки, и Алана с ужасом разглядела волдыри на его темно-красных, как сырая говядина, руках, и ей самой захотелось плакать. Как же, наверное, это больно! Сказав ему немного подождать, Алана пошла к печи, чтобы набрать угля и намолоть его с травами. Жеан прислонился к стене и прикрыл глаза. Лоб его каплями покрывал пот, светлые волосы тоже были влажными, низкий хвост сбился набок.
— Вообще не сосредоточиться, понимаешь? — плачущим голосом жаловался он, пока Алана намазывала на его руки лечебную смесь и закрывала ее чистыми льняными салфетками. — Я слышу только боль. Он заглянул в меня и увидел только это. Я жалок.
— Я вообще тебя не понимаю, — уведомила его Алана. — А ты понимаешь, что я служанка и не знаю, как вы колдуете, а этого Келлана твоего вижу впервые? Чем он страшен-то?
Жеан открыл глаза. Что-то мелькнуло в его взгляде, какая-то неуверенность. Затем он буднично поинтересовался:
— Ты Вила, да? — Дождался ответного кивка. — Приятно. Хелки тебе не рассказывала про заговоры?
Алана как раз закончила с его руками и встала, чтобы поставить на огонь чайник.
— Да мне не надо было. «Всякий сверчок знай свой шесток» — так говорила мама.
Он посмотрел на нее с жалостью, немного свысока, решая, стоит ли посвящать ее в тонкости драгоценного знания, ей недоступного и почему-то неинтересного.
— Чтобы сплести заговор, мы должны выполнить два условия: произнести верную формулу и предельно сосредоточиться на цели и процессе претворения заговора в жизнь. — Алана могла поклясться, что это было цитатой. — Поэтому Рест и ударил меня кислотой. Кажется, что это несерьезно…
— Несерьезно?!
— Да вылечат… Так вот, кажется несерьезным, но боль перетягивает на себя внимание и не дает сосредоточиться на заговорах. Я мог думать только о руках, понимаешь? А наставник Келлан, — Жеан произнес его имя с придыханием, так, что Алана даже усмехнулась себе под нос, — он учит контролю над разумом и навыкам сосредоточения. Сам в этом так силен, что может читать заговоры, не произнося ни слова, представляешь? Он самый сильный из наших наставников, это все знают. И ты никогда не замечаешь, заглядывает ли он в твои мысли, чтобы проверить, хаос там или порядок. Но я уверен, наставник заглянул в мои — и увидел там хаос.
Алана почувствовала знакомый восторг, но напомнила себе, что не должна втягиваться в обсуждения того, что ей недоступно, и
