Змеиный крест - Энни Вилкс
Юория забеременела к самому концу срока, ненавидя себя за это и отдавшись дяде на милость, лишь избавив себя от необходимости совокупляться с теми, кому он мог бы ее швырнуть как девку для утех. Вернувшийся герцог потрепал Юорию по щеке и с улыбкой предложил прервать беременность, если она захочет остаться черной леди Юорией Карион. Она поливала слезами его сапоги, благодаря, и внутри рождалось новое для нее, незнакомое прежде чувство безграничной преданности и любви.
И когда он коснулся ее живота, впервые подойдя так близко, что его головокружительный запах, запах холодного ночного воздуха, окутал ее, Юория всем телом подалась его рукам навстречу. Боль, пришедшая следом, была такой сладкой, что она пыталась уловить его пальцы и обхватить их губами, чтобы заполнить откуда-то взявшуюся пустоту, куда более мучительную, чем потеря ребенка. Даор отстранился, не давая ей приблизиться, дразня и мучая, и оттолкнул Юорию от себя. В том, что происходило с ней после его ухода, она не признавалась никому: те растянутые сладкие часы, полные яркого и острого удовольствия, причиняемого себе самой с мыслями о том, кто мог и втоптать ее в грязь, и возвысить одним лишь своим решением, прикосновением, словом…
Юория просила дядю о встрече, но он, как и всегда, не считал нужным ей отвечать.
Она скучала так же отчаянно, как раньше боялась.
Когда он вновь появился, такой же режущий взглядом, как раньше, Юория напрасно пыталась заговорить с ним, напрасно пыталась встретиться глазами. Она была готова, скромно потупившись, объяснить свое поведение в прошлую их встречу, заранее продумала, как заломит руки и признается ему, как потом платье с широким вырезом соблазнительно осядет к ее ногам бесполезной тряпкой и она останется перед ним обнаженной, сдаваясь на его милость снова, ожидая ее, готовая принять все, что герцог посчитает нужным сделать.
Но Даор Карион ничего не спросил. Выслушав очередной отчет, черный герцог уведомил, что сохранил ребенка в ледяном артефакте, намекнув Юории на неустойчивость ее положения и предложив более не забывать об этом.
Вместе со страхом в Юории все сильнее разгорался азарт. Она понимала, что Даор сделал это, чтобы исключить неповиновение с ее стороны в будущем, но ей нравилось иногда думать, будто с помощью сложных чар самый сильный мужчина, которого она знала, пытается сохранить ее, Юорию, рядом с собой. Все тогда обретало смысл: он не хотел отпускать ее и лишь ждал, что она дотянется до него, сможет понять, что ей делать, и сделает все для него, доказав свою безусловную преданность. И Юория старалась больше и больше, пыталась обрадовать герцога Даора любым возможным способом, готовилась к каждому его появлению, продумывая все до мелочей. От немногословного, но чуткого до ласки Олеара она узнала, что герцог любит сухое гранатовое вино долгой выдержки, — и на столе, за которым он сидел, всегда стоял бокал с лучшим гранатовым вином, что ей удавалось достать. Один из воинов герцога как-то сказал ей, что музыке герцог предпочитает тишину, — и она распустила музыкантов, которым раньше приказывала играть во время своих отчетов и после них. Герцог не любил холода и сырости — и замок к его приходу начинали протапливать за сутки.
Юория самозабвенно искала, чем может усладить и взор Даора Кариона. Он, казалось, не обращал внимания на обстановку, не замечал изменения цвета стен, мебели, занавесей, освещения. Во время доклада герцог смотрел только на племянницу. Вот она и объясняла себе, почему во время его появлений старается выглядеть так роскошно, как может, а втайне надеялась на то, что его равнодушный взгляд все же остановится на ее гладких как шелк волосах или острых ключицах, игриво прикрытых тончайшим кружевом. Юория мечтала, вдруг черный герцог Даор разглядит наконец, что она представляет собой, и оценит и ее красоту, и ее преданность.
Но он был все так же безразличен к ней. К ней! Покорявшей мужчин движением плеча и бедер, к ней, признанной красавице, черной розе, ночной фантазии каждого черноторговца всех девяти земель!
Дядя не мог не иметь любовниц. Он был ослепительно красив той темной красотой, от которой захватывало дух: правильные аристократичные и мужественные черты лица, холодные как лед черные глаза, белая кожа, тяжелые длинные волосы цвета воронова крыла, которые он почти никогда не собирал; Даор Карион был высок и широкоплеч, двигался быстро и уверенно. Все в его внешности кричало о высоком происхождении и текущей в крови черного герцога магии.
Юория не раз слышала, как восхищенно шептались знатные дамы за его спиной. Как они обсуждали очередную дуэль, из которой он вышел победителем, как и обычно, одним точным ударом в горло на месте убив рискнувшего бросить ему вызов красного генерала. Как на его одежде даже не осталось капель крови. Как он небрежно вбросил меч в руки удивленному секунданту и удалился и как вечером появился на приеме императора такой же невозмутимый, как и всегда.
Однажды Юории удалось соблазнить одного из его личных охранников, и тот поведал, что у дяди иногда появлялись женщины из благородных, но, когда она попыталась найти их, оказалось, что ни одной уже нет в живых. «Мотив, которым ты руководствовалась, расспросив Лиолана и тем отправив его на смерть, не имеет смысла, Юория, — сказал ей дядя в следующую их встречу. — Не позволяй этому стать проблемой». Сбивчивых извинений униженной Юории он, как и обычно, не дослушал.
Извинений герцог Даор никогда не любил. И сейчас, когда она провалилась, отступив от данного ей приказа, Юория понимала, что единственное, чем она может смягчить свою вину и даже, вероятно, убедить дядю в своей дальновидности, ей недоступно. Портреты Аланы дочери Ласа были у каждого вольного наемника, у каждого трактирщика, у каждого бродячего торговца всех девяти земель. Она допросила мать приемной матери мерзавки, но старушка, несмотря на смертельную дозу пузырчатки, не смогла ответить, где ее внучка. Единственная, кто знал об этом наверняка, была объявлена предательницей, болталась в петле на потеху воронам и ничего уже не могла поведать. Вестер, после измотавшего его больше, чем кухарку, проникновения в разум, выразился ясно: она рассказала обо всем только дочери. Идиотка! Как можно было не кричать о таком на каждом углу! Как можно было не рассказать об этом половине
