Дьяволы - Джо Аберкромби
Она с трудом поднялась на ноги. Штаны были порваны, нога содрана до крови, но всё сгибалась в нужных местах. Она находилась внутри старого склада, наверное, крыши давно нет, вообще ничего нет, кроме сорняков и луж. Вокруг разносились гневные звуки. Крики и вопли, грохот и удары. Значит, битва продолжается. Она шагнула к единственной двери и замерла.
— Где ты?..— голос был крайне неприятным, чем-то средним между рычанием и пением. — Я знаю, ты здесь… — возможно, напевает, кто будет петь, когда можно держать себя в руках? — Не нужно прятаться… — она уже слышала этот голос раньше, у костра, когда впервые увидела Савву, и почувствовала острую потребность спрятаться. Она как всегда набрала воздуха в грудь и присела на корточки.
Сначала показался кончик его копья. Раздвоенное копье с зазубренными изнутри краями двух лезвий. Оно напомнило о рогатинах, которыми ловят большую рыбу, и ей не хотелось на него налететь, она прижалась к стене, вросла в неё, словно свежая штукатурка.
Владелец копья был ещё менее привлекательным, чем его оружие. Очень высокий и очень худой, с гладкими волосами, свисающими на рябое лицо, с кучей разномастных присвоенных цепей на жилистой шее.
— А ты хитрюшка, правда? — Его глаза заметались, ужасно коварные, ужасно бдительные. Из-за сорняков и луж передвигаться неслышно было трудно, поэтому Солнышко замерла очень, очень неподвижно. — Очень хитрая, но не только ты…
Он взмахнул копьём по большой дуге, кончик задел стену, затем ещё раз — ниже, и Солнышко увернулась от первого, затем съёжилась в углу от второго и, скосившись наблюдала, как остриё копья пролетело мимо её носа. Ветер раздражающе щекотал кончик, и ей пришлось отчаянно ёрзать, отчего щекотка становилась только сильнее. Боже, ей хотелось чихнуть, воздух быстро кончался, лицо горело, мочка уха болела.
— Там, откуда я родом… — проворковал охотник, медленно отворачиваясь, — Меня называют Людоловом, потому что нет никого, кого я не мог бы поймать.
Он прыгнул, злобно нанося удары слева и справа, вверх и вниз. Она изогнулась вбок, втянула живот и поморщилась от боли в ребрах, когда сверкающие острия пронеслись мимо неё с одной стороны, затем ещё ближе с другой, едва не зацепив свободные края рубашки.
— Почему не выходишь? — снова промурлыкал он, расхаживая по складу. — Покажись.
Какого чёрта она здесь делает? Рядом с человеком, который так напевает? С такой ухмылкой? С таким копьём? Совсем не заманчивое приглашение. Он начал отворачиваться, скользя между сорняками, держа копьё в одной руке, каждый шаг был мягким и бесшумным.
Рёбра Солнышко ныли от боли. В голове стучало, перед глазами плыли яркие пятна. Она заставила себя задержать дыхание ещё на мгновение, глядя как он медленно, очень медленно отворачивался, пока наконец не оказался к ней спиной, и она жадно глотнула воздуха.
Он лишь шевельнул головой. Может быть, заметил краем глаза. Она уже исчезла, но с торжествующим ликованием он развернулся, выхватывая что-то из-за спины.
Это расползалось в воздухе, как огромная паутина. В лучший день Солнышко, возможно, успела бы выскользнуть из-под неё. Но она была избита, истощена, ничего не ела и не могла как следует вдохнуть. Сеть навалилась на неё, гораздо тяжелее, чем казалась, и Солнышко билась и брыкалась, но освободиться не могла. Чем больше она боролась, тем сильнее застревала, съежившись в углу на коленях, почувствовала, как что-то острое упирается ей в бок, и перестала бороться.
— Тсс, тсс, тсс. — он ткнул её пяткой копья, и она застонала. Больше не было смысла задерживать дыхание. Видел он её или нет, но сеть, чёрт возьми, была видна, так что она позволила себе с хрипом вдохнуть.
— Разве так не лучше? — Солнышко определённо так не думала, он присел рядом с ней и просунул длинные пальцы в сеть. — А теперь посмотрим на это, — козлина пел громче прежнего, откидывая её голову назад, убирая волосы, болезненно сжимая кончик уха между большим и указательным пальцами, это было очень больно. — Может быть, теперь… меня будут звать Эльфолов.
— У меня есть для тебя предложение! — рявкнул Якоб, когда охотники рассредоточились по дальнему концу нефа. Положение было отчаянным, его товарищи съёжились за алтарём, вооружённые единственным арбалетным болтом. Пришло время цепляться за малейшую возможность.
— Что у тебя есть такого, чего я не возьму с твоего трупа? — фыркнул Савва, и несколько его приспешников захихикали.
Якоб выпятил грудь и вытянулся во весь рост:
— Честь! — взревел он, и слово отскочило от разрушенных стен, заставив всех смеяться.
Было время, когда Якоб ценил честь больше добродетели, ценил честь выше драгоценностей. Эта одержимость влекла его во тьму, и там, среди тел друзей, он познал её истинную ценность. Но всегда найдутся люди, которым нужно усвоить этот урок самостоятельно.
— Ты и я! — он указал мечом вниз, на разрушенный неф. — Здесь и сейчас! Насмерть. — он не упомянул, что некоторым смерть давалась легче, чем другим. Он дал клятву честности, а не клятву выболтать все подробности.
Савва взглянул на своих наёмников, и все они обернулись к нему. Все осуждающе. Не было ни одной веской причины принять вызов. Едва ли была даже плохая. Только гордыня. Но Якоб знал о гордыне больше, чем кто-либо другой. В юности он сам чуть не погиб из-неё. И за всю свою долгую жизнь он не видел человека, более раздутого от гордыни, чем этот дурак в золотом плаще.
Савва поднял подбородок, прищурился, и повисло долгое молчание.
— Мой господин, — пробормотал оруженосец, — Вы не можете…
— Тсс. — не отводя взгляда, Савва протянул руку и щёлкнул пальцами, и Якоб понял, что рассчитал правильно. Люди, всё получившие от рождения, часто горят желанием доказать, что всего заслуживают. Оруженосец резко вздохнул и вложил копьё в руку своего господина. — Твои… соратники… — Савва презрительно усмехнулся, глядя на алтарь, — Не вмешаются?
— Для них — это дело чести, — сказал Якоб. Учитывая состав из откровенной воровки, осуждённого еретика и Баптисты, он сомневался, что честь хоть в малейшей степени может остановить их.
Одна из чародеек хмыкнула с отвращением:
— Никогда не доверяй некроманту. Давайте…
— Если попытаются что-нибудь затеять, — рявкнул Савва, — можешь обрушить храм им на головы. А пока не вмешивайся. — он повернулся к Якобу, властно тряхнул головой. — Тогда, насмерть!
— Без этого поединок
