Фантастика 2025-71 - Надежда Валентиновна Первухина
Усыновив Путяту, Луций назвал его Агриппой с когноменом, то есть, прозвищем Фауст, что переводилось как Рожденным-с-трудом везунчик из рода Фуриев. Внука он прозвал «Почетным Медведем» — Титом Фурием Урсом[255].
Любава, то есть, внучка центуриона, по римским обычаям вместо личного имени, получила родовое. Просто потому, что у женщин в римском обществе личное имя вообще не предусматривалось. Родилась в роде Юлиев? Будешь Юлей. Родилась в роде Клавдиев? Будешь Клавой. К усыновленным это тоже относилось. В римском обществе женщина в принципе не осмыслялась самостоятельно, являлась всегда придатком мужчины: отца ли, мужа ли, брата ли или какого иного родственника. Сестренка Берослава в этом плане не стала исключением, получив имя Фурия и прозвище Амата, то есть, «любимая», чтобы как-то отразить старое прозвание.
Так вот, гражданин Рима и центурион V Македонского легиона Тит Фурий Урс награждался Сенатом золотым дубовым венком за победу над гётами и квадами. А также статуей на римском форуме, для чего ему присылали искусного скульптора, инструменты и подходящий для дела мрамор.
Само по себе — это немало.
Не каждый командир за победу в сражении получал столь значимое награждение. Которое, впрочем, не несло никаких негативных последствий. Да и золотой дубовый венок лишним не будет. На его базе потом и корону можно соорудить. Так что, Берослав, выслушал сенатора и максимально почтительно кивнул, поблагодарив императора за оказанную честь. И даже немного расслабился.
— Это еще не все, — ответил мужчина в тоге, передавая выступившему вперед Рудомиру свиток с тубой.
После чего достал из сундучка тубу следующий. Извлек из него свиток и начал читать, перечисляя иные дары.
Личные.
Исходящие не от Сената, а от Марка Аврелия персонально. Так, император прислал ему в дар пять совсем юных и удивительно красивых рабынь — в служанки. Собранных со всех концов державы, из-за чего и выглядящих удивительно контрастно.
Злата, что присутствовала на этом приеме, аж зашипела, пусть и сдавленно, когда их увидела после оглашения дара. Он и сама была хороша. Даже после двух родов. Но эти девицы казались вообще сказочные. Отчего у Берослава аж пот на лбу проступил. Не от желания. Нет. А от понимания тех проблем, которые ему широким мазком нарисовали.
Формально — да, рабыни.
И сам Берослав совсем не порывал их немедленно употребить в генитальном плане. Но разве это жене объяснишь? Ведь мог? Мог. Его собственность? А как же? Вот Злата, а чуть погодя и ее мама возбудились. Конечно, дети, рожденные рабынями, не могли быть законными наследниками. Но разве что-то мешало Берославу этих малышей усыновить чин по чину, если они окажутся толковыми? Вот.
Хотя сам ход рег оценил.
Красиво.
Эффектно.
Прекрасный способ вынудить его на какое-то время удалиться из дома, подальше от ярости жены и тещи. Которые вполне вписывались в образ женского родового имени Фуриев.
Сенатор же, насладившим этой сценкой с натурально змеиным шипением, начал подносить Берославу комплект вооружения и снаряжения. В частности, позолоченные и богато украшенные доспехи, какие обычно носили легаты или даже кто-то повыше. С его слов — с плеча самого императора. Врал, конечно, но это и неважно.
Им под стать было и оружие, выполненное из тигельного железа, который в Рим отгружал сам Берослав. Видимо. Потому что материал очень узнаваемый. Только ковали клинки люди не в пример опытнее и искуснее, чем сам рег. Да и украшали, не жалея ничего. Та же рукоять спаты была изготовлена из резной слоновой кости, да усыпана самоцветами. По-варварски. Из-за чего таким оружием почти невозможно было пользоваться. Но статус — да, оно поднимало невероятно. Во всяком случае, в глазах окружающих. Вон как глазки у всех вспыхнули, когда Берославу протянули, достав из сундучка, этот клинок. Впрочем, эти люди ахали и охали каждый раз.
Под конец сенатор вручил регу перстень с руки император и торжественно поднес маленькую золотую статуэтку орла, на жердочке которого четко читалась надпись: «Legio XXXI Ursina».
— И как это понимать? Что это?
— Легионный орел.
— Но зачем он мне?
— Сенат дарует тебе право собрать легион, легат. Вот грамота об этом. — протянул он еще одну тубу, которую уже привычно забрал Рудомир.
Берослав пару раз моргнул и крайне озадаченно уставился на сенатора. Борясь с желанием этим же орлом и проломить ему голову. Нечаянно.
Ведь отказаться от такого подарка было нельзя, принимать тоже…
Примешь? Признаешь здесь, в Берграде власть Рима. Понятно — условную. Но лиха беда начало. И местные рано или поздно поймут, что произошло. Хотя пока вон — улыбаются и «клювами щелкают».
Откажешься? Нанесешь несмываемое оскорбление. Ведь в глазах Сената они оказывали великую честь «какому-то варвару», а он им плюнул в душу. Рим же сейчас ни с кем не воевал. На парфянской границе было тихо, на германской тоже. Так что, Марк Аврелий под давлением Сената мог сюда, к Берграду, и парочку легионов прислать.
Ну а что? Чем черт не шутит?
И никто ему на помощь не придет. Сарматам и самим Берослав поперек горла, да и германцы помнят недавний разгром. Так что те, и другие скорее римлянам помогать станут, чем ему.
Но это только первый слой проблемы. Если же копнуть глубже, то всплывали и другие проблемы. Дело в том, что легат мог быть представителем только сенатского сословия, а род Furius к ним не относился. Такое же назначение его туда переводило, что должно было, без всякого сомнения, вызвать широкое раздражение многих офицеров и легатов.
Хуже того — по римским меркам Берослав даже толком и не служил. В центурионах проходил всего три года и раз, минуя все ступени, перепрыгнул в легаты. Да, такое порой случалось. Однако подобный шаг только усугублял ситуацию — для всех элит Рима он становился везучей выскочкой, раздражающей и проблемной.
Для своих же…
Пока ничего, но вот позже…
Иными словами, Марк Аврелий от щедрот своих отсыпал ему целый ворох тяжелых и долгоиграющих проблем как здесь — на Днепре, так и в Риме. И сделал это так, что Берослав должен был принимать радостно и с улыбкой. Дабы избежать бед куда больших.
— Это очень почтенная награда, но я ее недостоин. — наконец выдавил из себя Берослав, с трудом сдерживая эмоции, отчего его голос слегка дрожал. —
