Громов: Хозяин теней 4 - Екатерина Насута
Надеюсь на второе, но первого тоже не исключаю.
Что-то нет у меня доверия к высоким ангельским технологиям.
— Но, — говорю, глядя в глаза Симеону. — Тут есть один вариантец…
— Какой?
— Уточнить.
— И… кто уточнять станет?
— Ну… мы вот можем. Всё одно ж в госпитале торчим.
— Ага, — подхватывает Метелька. — И ещё торчать будем…
— Это… было бы неплохо, — Симеон отряхнул тросточку, но только грязью заляпался. — Но… мне действительно пора. Светлана, ты не проводишь меня до ворот? На парочки внимания обращают меньше и…
Тени я выпустил.
И нет, убивать мы этого героя не станем. Просто присмотримся.
[1] На основе заметки в газете «Екатеренбургская неделя», №13, 1892 г.
Глава 24
Глава 24
При естественном порядке вещей общество постоянно выводит из строя своих нездоровых, слабоумных, медленных, колеблющихся, неверных членов. Вмешательства же благонамеренных людей останавливают этот процесс очищения и даже увеличивает разложение, абсолютно поощряя умножение безрассудных и некомпетентных. [1]
«Социальная статистика». Запрещено цензурой.
— Ты им веришь? — Симеона хватила ненадолго. До поворота промолчал, который на дорогу выводит, а та уже и к воротам госпиталя.
Тьма трусила с одной стороны, Призрак, тоже пожелавший прогуляться, с другой. Он принюхивался к запаху Симеона, и я уж заодно.
В вязкое ароматное облако кёльнской воды, которую тут продавали в аптеках на разлив, вплетались знакомые лилейные ноты. Они почти истаяли уже, растворившись в какой-то химии, но я всё одно учуял.
Смерть.
И Симеон имел к ней непосредственное отношение.
Стало быть, мальчик как минимум рядом стоял. С кем? И где? Нет, может, кто-то там, из бедных, которых он навещал, и преставился во время визита, но что-то подсказывало, что всё немного сложнее.
— Ты о чём?
А вот от Светланы пахло солнцем. И главное, что запах этот манил теней. Вот раньше он не ощущался, то ли от усталости моей, то ли перебиваемый больничными, но теперь и Призрак, и Тьма оба стремились за ним. Они собирали, впитывали остатки этого запаха, а я не мешал.
— Строишь им глазки. Будто я не вижу, — злость из Симеона выплёскивается. И Тьма ворчит, потому что запах солнца становится слабее.
А кто сказал, что теням чуждо солнце?
— Я не очень тебя понимаю.
— Конечно, вы одной крови… встречаешься с этой… Татьяной, — сказал, как выплюнул.
— Да. Представляешь, она предлагает открыть школу! Настоящую! У них остались деньги от продажи поместья. И можно выкупить дом. Конечно, не в центре, но в центре нам зачем? А вот её кузен нашёл лавку, которая продаётся. Там хорошее место. И сегодня мы идём смотреть.
Молодец, Мишка. Быстро он.
— Там даже кое-что из мебели останется…
— А ты и рада?
Симеон резко обернулся. И Светочка остановилась.
— Сёма? Что с тобой?
Ревность. И злость. И дерьмо, которое есть в каждом человеке. Просто одни держат его в себе, понимая, что оно их, личное, для внутреннего пользования. А другие щедро выплёскивают на ближних своих.
— Ничего, — он, кажется, сообразил, что перебарщивает. — Просто вы… ты… она такая… такая… дворянка. Видно сразу.
— Я тоже, — Светочка пожала плечами.
— Нет. Ты другая. Ты добрая. И чистая. А она… смотрит на меня, как на дерьмо.
— Тебе показалось.
— Нет! — рявкнул он. — Я вижу. Знаю. Такие как она… только дразнятся. А потом смеются. Издеваются.
Ох, чудится, на Сёмкином жизненном пути не обошлось без прекрасной дамы. И дело закончилось хреновато. Во всяком случае для самого Симеона.
— Ты её совсем не знаешь. Это лишь маска. Воспитание. Мне тоже постоянно твердили, что нельзя проявлять эмоции, — Светочка сама взяла Симеона под руку, он и успокоился. — И что главное — сдержанность и вежливость, а иначе сочтут невоспитанной. Но у меня никогда не получалось сдержанной быть. Танечка — другое дело. И ты не справедлив к ней. На самом деле она очень добрая, если хочет потратить деньги на школу, а не на себя.
— Откупается. Знает, что заработала капиталы нечестным трудом. Её предки угнетали…
Скучно.
Впрочем, на этот раз Симеон сам затыкается. И доходят они почти до ограды, у которой дежурит сонный, разомлевший на солнышке, жандарм. На парочку он смотрит, но так, по-доброму, снисходительно, как люди пожилые и в целом довольные жизнью, смотрят на тех, у кого жизнь только начинается.
— Сёма, ты преувеличиваешь. Никого она не угнетала, а за предков, ты сам говорил, мы не отвечаем. И вообще, тебе просто нужно познакомиться с ней поближе. Хочешь? Мы встречаемся вечером и завтра тоже. Можешь с нами. Вот увидишь, она — чудо!
Причём это было сказано с абсолютной убеждённостью.
Вот реально же блаженная.
И в блаженности своей непробиваемая. А главное, я пытаюсь понять, хорошо это или нет, но не выходит. Наверное, если для нас, то хорошо, а вот для самой Светочки? Впрочем, когда святым было просто?
— А этот её брат? Он тебя не пугает?
— Тимофей? Он тоже славный…
А Симеона прямо передёрнуло.
— Славный? Он… он же… ненормальный! — Симеон больше не пытался сдержать отвращение. — Он сумасшедший, он…
— И снова ты не прав. Тимофей болен и только. Это как контузия. И поправится он обязательно.
Я в это тоже верю. А тени подбираются ближе.
Так, стоять.
Мне этого типа тоже прибить хочется, но не надо моё желание принимать за инструкцию к действию. Во всяком случае, пока.
— Ты серьёзно?
Заладил, попугай.
— Конечно. Мы с Танечкой долго говорили…
Когда успели только?
— Когда вы успели? — удивился Симеон.
— Так вчера же. Вечером. Когда ты ушёл. Мне стало так одиноко в доме. Так пусто… я
