Двойник. Арка 2. Том 2 - Дмитрий Янтарный

— Я в своей жизни немало слёз пролил, и в несколько раз больше — удержал в себе и проглотил, — сквозь стиснутые зубы рыкнул Таркус в ответ, — хватит со мной нянчиться, начинай уже, раз решил.

Я потянулся к силе и направил её в кончики пальцев. Однако стоило мне начать аккуратно воздействовать на мозг Таркуса, как вдруг его череп словно стянуло менатльной непроницаемой оболочкой — и он оказался полностью недоступен для моей магии. Чего и следовало ожидать. Наивно было бы полагать, что мне просто так позволят совершить подобное. Даже совершаемое во благо — такое воздействие остаётся воздействием на уязвимый разум. И на него нужно получить своего рода… разрешение.

— Помолись, пожалуйста, Вариликусу, — попросил я его.

— С чего это вдруг я должен молиться тому, кто оставил меня давным-давно, — сердито рыкнул Таркус.

— Ну и напрасно ты так думаешь, — так же спокойно я, — мне сейчас ясно дали понять, что я ступаю на чужую территорию. Кроме того, я полностью обязан вашему богу тем, что могу сейчас использовать свою магию воды. Я не могу после этого с таким неуважением отнестись к его правилам — и на его земле. Поэтому прошу тебя. Любую молитву, хоть самую короткую…

Вместо ответа Таркус сложил ладони корабликом и заворчал на каком-то своём наречии. Впрочем, уже через двадцать секунд он закончил.

— Готово.

— Прекрасно. А теперь закрой глаза и расслабься, — и с этими словами повторно обратился к его разуму. Лёгкой всполох иллюзии… Выше… Гипнотический импульс… Ещё выше… И вот оно! Вызвать слёзы было несложно: два мимолётных касания разума показали, насколько Таркус зажат, забит и потерял веру в себя. Такое зрелище действительно заслуживает жалости — и искреннего желания помочь. Потоки энергии, чистой, проясняющей, осторожно направились в его мозг. Запоздало пришёл страх: мозг — это самый сложный орган у любого живого существа, и повредить его даже опытнейшему целителю — слишком просто… Очень медленно… Очень аккуратно.

— Не переживай, ящерка, у тебя хорошо получается, — одобрительно кто-то шепнул мне на ухо, — чуть смелее.

Шёпот был искренним и наполненным волнением… Как видно, Вариликус, переживая за своё дитя, немного направил меня… Совсем немного я увеличил напор, по-прежнему сомневаясь, правильно ли поступаю. Магия слёз должна сейчас развёртывать перед ним его жизнь — кто знает, можно ли здесь спешить?

— Да, так лучше, — прошептал внезапно Таркус, — давай ещё быстрее. Я почти вспомнил… почти…

В этот самый момент его разум словно начал развёртываться… Как если бы нити, прежде смотанные в клубок и запрятанные глубоко-глубоко, внезапно стали разворачиваться, да не просто так, а сплетаться в узоры, которыми должны были стать уже очень давно. Это было непередаваемое ощущение, чудесное, неповторимое. Ещё пара слёз… И течение моей магии захватило разум Таркуса, окончательно срывая все покровы его тёмного прошлого и помогая его переосмыслить. Ещё пара минут — и я почувствовал, что моя магия иссякает. Из последних сил я с величайшей осторожностью свернул волшебный поток и убрал ладони с его головы. После чего без сил опустился рядом с троллем.

Он же вскочил, словно сам себе не поверил. Сам я опустился рядом со скамьёй и закрыл глаза. Я слышал, как он стремительно ходит по комнате… и чувствовал, что он плачет. Таков один из эффектов подобной магии — никто не сможет скрыть своих слёз от меня. Затем он подошел ко мне и опустился рядом, положив руку на плечо.

— Когда мне было семь лет, — шептал он, сотрясаясь от рыданий, — я гулял в лесу. Один. Зашёл как-то очень далеко. Сам уже не помню, как позабыл родительские наказы и оставил далеко позади ручей, ходить за который мне было запрещено. И в один момент на меня кто-то напал. Кто-то большой, сильный… И невидимый. Я всегда был крупным ребёнком по сравнению со многими другими, а он поднял меня, как соломинку… И я почувствовал какое-то жуткое зловоние. А потом это нечто рыкнуло… И почему-то выронило меня. Хоть я очень сильно и повредил ногу, всё равно побежал так быстро, как только мог.

Он прервался, часто и тяжело дыша. Я ему не мешал — самое сложное Таркус преодолел — он вспомнил. Оставались мелочи: выговориться и принять то, что случилось.

— Уж и не помню, как оказался в селении. Но помню, что измарал портки. И первый раз в своей жизни стал посмешищем, ведь мне, конечно же, никто не поверил. И каждый, каждый тыкал в меня пальцем и смеялся, смеялся, смеялся без конца. Охотники, конечно, прочесали лес после моего рассказа — но ничего не нашли. А родителей дома не было три дня. И я, сгорая от унижения, вынужден был приводить себя в порядок у соседей. И с тех пор за мной по пятам ходит невезучесть: что бы я ни делал, за что бы ни брался — в моём сознании вспышкой проносится тот страх, что я испытал тогда — и всё валилось из рук.

— Ничего, — я тоже осторожно положил ему руку на плечо, — ничего. Ты вспомнил это, хотя тебя почти наверняка заставили тогда поверить, что тебе это показалось. Ты снова пережил это — и подавленное воспоминание больше не будут тебя угнетать. Теперь ты будешь сильным и достойным. А теперь тебе надо поспать, — сказал я, нагоняя на него лёгкий гипноз, на который ещё оставались силы, — и завтра ты проснёшься совсем другим… Уж можешь мне поверить. Ложись. Я подежурю один.

Таркус не стал спорить. Поднявшись, он лёг на скамью животом и почти сразу уснул. И я был почти уверен, что сегодня сон его был спокойным, как никогда.

Ещё два часа я мерял шагами комнату, стараясь не уснуть. После чего уже просто сел на ковёр и невидящим взглядом уставился на дверь. Ещё через час Фрайсаш встал по нужде. Вернувшись в хижину, он подошёл ко мне, пощупал мою голову… И без дальнейших разговоров указал на свой гамак. Спорить не было