Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин
— Осси, Инга, — пробулькал Борис, — Рад вас видеть. Вы же понимаете, какая участь ждёт предателей?
Его белые глаза стрельнули в подкатившуюся голову к нашим ногам.
— Андрей, ведь мы уже проходили всё это! Ну зачем ты вернулся? Мало боли ты испытал? — голос Бориса быстро обрастал гневом. — Или понравилось? — и тут он уже вопил на всю деревню. — Я не знаю, каким образом ты сумел вновь оказаться на пороге моего дома, но я тебе обещаю — это в последний раз!
Факел взмыл в воздух, пролетел все ступени и рухнул у наших ног, осветив застывший ужас на отрубленной голове парня. Борис сделал пару шагов назад, перехватил секиру двумя руками и проорал:
— Пришло время умирать!
Дрюня сорвался с места, ломанувшись к лестнице. Одновременно с ним и Борис сорвался с места. Огромное тело со вскинутой над головой секирой в несколько шагов подбежало к краю лестнице, с силой оттолкнулось и взмыло в воздух, нацелившись точно в бегущего на встречу Андрея.
Антон Лагутин
Червь-5
Глава 1
Обезумевший ублюдок!
Когда в моей жизни встречались подобные «существа», я всегда задавался вопросом: откуда у человека берётся мотивация для доведения себя до такого плачевного состояния? Что его толкает на столь отчаянный шаг?
Ведь он — этот обезумевший ублюдок — не из тех, кого слабые по духу люди подталкивают в спину. Нет… он точно не из тех. Скорее, он сам относится к тем, кто с удовольствием пнёт тебя в спину.
Но тогда что? Что вообще должно творится в больной голове, чтобы найти в себе силы кинуться в холодные объятия неизвестности и полностью лишить себя человечности?
Боль? Отчаяние? Быть может — страх? Нет, всё это для него пустяк, обыденные чувства, которые он научился заглушать в своей душе, как надоедливый зуд после укуса комара.
Власть… Да-да, точно-точно. Власть!
В который раз я убеждаюсь, что слабый разум, опьянённый властью, камнем летит в пропасть, на самое дно бесчеловечности. Туда, где животный мир берёт своё начало. Где инстинкт — твой верный друг и помощник.
Звериное безумие пропитало его заражённое тело, спрятавшееся под толстым слоем гнойного доспеха. Его рёв источал ненависть и злость, а выпученные лунные глаза были лишены какого-либо сострадания. Плевал он на всех. Возможно, сейчас он считает себя наивысшей точкой эволюции, быть может допускает мысль о бессмертной жизни, но в любом случае — обратить себя в то, что стояло у дверей здания «Швея» ничего общего с человеком не имело. Одни инстинкты. И лишь инстинкты разгоняли тембр его звериного вопля.
Он был ужасен и омерзителен, окружённый облаком жужжащих мух.
Изрытые глубокими трещинами две грудные пластины с каждым вздохом разъезжались друг от друга, оголяя тонкую полоску кожи, на которой в лунном свете тускло поблёскивал струящийся гной. Гной струился везде. Гной заливал всё его тело. Маслянистая плёнка укутывала огромное мускулистое чудище с ног до головы и стекала по доспеху тонкими струйками, на концах которых собирались жирные капли болотного цвета. Он напоминал только что вылупившуюся муху с неокрепшими крыльями, чьё хрупкое тельце уязвимо даже перед обжигающими лучами солнца. Густая белая грива, некогда служившая прекрасным дополнением к статному лицу, слезла, а сама голова превратилась в грубо отёсанный пень. Всё, что он себе оставил от человечности — висевший на его груди широкий кожаный ремень с подсумками.
Что он с собой сотворил? Где нашёл такие средства? Какие еще сюрпризы нас ожидают?
Занеся над головой уродливую секиру с двумя грубо срезанными лицами вместо стального лезвия, Борис стоял неподвижно и ревел. Ревел как бешеный зверь перед смертельной схваткой. И любой зверь знает: лучшая защита — это нападение.
— Пришло время умирать! — проревел Борис на всю улицу и кинулся на нас.
Массивное тело, закованное в латы из застывшего гноя, загрохотало по деревянным доскам. Тянущаяся к главным дверям «Швеи» лестница достигала высоты моей груди, и никто даже подумать не мог, что Борис сможет взмыть над нашими головами на добрый метр.
Он так яро оттолкнулся, что под его ногами полопались доски. Борис взлетел — и время словно остановилось. Вокруг всё замерло, и лишь адреналин продолжал упорно заливать мои жилы, вызывая в ушах неприятный звук шуршащего на ветру целлофана.
Секунда — столько понадобилось Борису, чтобы пролететь пару метров и глыбой обрушиться на сухую почву возле наших ног. На мгновение облако зернистой пыли превратилось в серебристый туман, скрывший Бориса с наших глаз.
Секунда.
До безумия бесконечной секунды хватило на то, чтобы я достал выращенный из чистой крови меч и крепко сжал свои закованные в кровавую корку ладони на рукояти из оторванной по локоть руки «кровокожа». Секунды вполне хватило, чтобы Осси выхватила из колчана стрелу и натянула тетиву. Этой секунды было достаточно, чтобы Дрюня вскинул свой уродливый клинок и кинулся к подножью лестницы, где в туже секунду принял ошеломительный удар двуликой секиры.
Когда-то это симпатичное мужское лицо растягивалось широкой улыбкой при виде своей семьи, или грустило дождливыми вечерами, а быть может вопило от невыносимых мучений или смеялось от страха перед лицом неминуемой смерти.
Или эти лица принадлежат женщинам? Разве это имеет значение. Теперь они — часть оружия. Искажённая болью и ужасом гримаса навечно застыла на куске высушенной плоти, что со свистом рассекла воздух и врезалась с глухим стуком в такой же высушенный кусок плоти, который был срезан с людской груди.
Общий вес Бориса, помноженный на его ускорение и силу притяжения, оказался на столько велик, что ноги Дрюни не выдержали. Уродливый меч сумел увести в сторону смертельный удар, но сам хозяин меча рухнул на одно колено перед лицом неминуемой смерти. Дрюнин доспех отозвался противным скрежетом гнойных пластин, глотка раздулась, выдавливая из лёгких одно понятное слово
