Фантастика 2025-101 - Михаил Иванович Казьмин
Ну да, не будет. Глядишь, и правда, выйдет Лида вскорости замуж, родит детишек, и всё у неё наконец-то станет хорошо. В конце концов, она семейное счастье заслужила.
— Ты, Ваня, будь добр, присмотри за сестрой, чтобы мужа себе нашла не такого, как тот Петька, — мягко сказал я. — Хорошая она, светлая, жаль будет, если опять ошибётся.
— Ну да, Петька не подарок был, — признал Ваня. — Но деньги в семью приносил хорошие.
— Нет, Ваня, не хорошие, — я даже остановился. — Петька Бабуров был вором и деньги домой приносил ворованные. А потом он перешёл дорогу другим ворам, они его и зарезали. Вот так.
— Ты-то откуда знаешь? — недоверчиво вопросил Иван.
— Знаю, Ваня, знаю, — нажал голосом я. — Я же с губными вместе его искал. — Тут я, конечно, слегка прихвастнул, но именно что слегка. Всё-таки без моего участия попадание Ломского в заботливые руки смиренных монахов не обошлось.
— Вон оно как... — Ваня озабоченно нахмурился. — Лидке о том говорил?
— Нет, — ответил я. — Пожалел. Ей и так нелегко сейчас.
Сколько-то шагов мы прошли молча. Ну да, Ивану сейчас не позавидуешь, такое узнать...
— Хорошо, что мне сказал, — выдал наконец он. — И правда, надо за ней присмотреть. Я твой должник теперь, если что.
— Сочтёмся, — пообещал я. — А расскажи-ка мне, Иван, как тебя на том заводе учат...
Следующим занятием, которое я себе нашёл, стала работа над услышанным от Ивана. Я добросовестно разложил всё, что он рассказал мне о своём заводском обучении, по тем полочкам, к коим приучили меня в университете. Получилось очень и очень грустно. Уже на этапе определения свойств будущего изделия артефакторы Славиных показывали, скажем предельно мягко, неполное понимание стоящей перед ними задачи, а дальше всё становилось ещё хуже. Материалы подбирались на глазок, а вместо справочников использовались либо собственный опыт, либо рассказы товарищей по работе. Ванька вообще от меня только в первый раз и услышал, что соответствующие справочники существуют! В общем, позорище полное. Ничего удивительного, что покупателями часов братьев Славиных становились лишь те, у кого потребность в знании точного времени уже появилась, а на немецкие часы денег ещё не хватало.
Нашлись у меня и другие дела, но так, мелочь всякая. Да и находил я их себе для того лишь, чтобы скрасить ожидание известий от Шаболдина. Но всё когда-то кончается, и настал день, когда Борис Григорьевич позвонил мне по телефону и пригласил в знакомый уже трактир Дятлова. Ну наконец-то!
Поскольку время встречи было поздним, как раз по окончании присутственных часов в губной управе, я прибыл туда, уже отобедав дома. А вот Борис Григорьевич и Фёдор Павлович заказали не только напитки да закуски, но и поесть, видимо, выбор между служебным рвением и обедом сделали сегодня не в пользу горячего питания.
— С умолчанием о самоубийстве Евдокии Ломской порядок, — с довольным лицом рассказывал Шаболдин, — в управе о том знают четыре человека всего, да я с отцом Романом. Ломскому я сказал, что её в монастырь отправили, как и его недавно. Испугался...
— Как он, кстати? — стало мне интересно.
— Всё так же, — усмехнулся пристав. — Ведёт себя тихо, на вопросы отвечает, изворачиваться не пытается, аж подозрительно... Но мы с Фёдором Павловичем его за эти дни мало видели, список проверяли. Потом да, допросили доктора по некоторым вопросам, что по итогам проверки появились. Но не в том дело. Давайте, Фёдор Павлович, вы начинайте. Только сначала по рюмочке!
Как раз принесли можжевеловую водку, сыры, ветчину и паштеты. Дождавшись, пока половой уйдёт и плотно закроет за собой дверь кабинета, Борис Григорьевич предложил выпить за общие успехи. Ну это да, как же за успехи-то не выпить...
— Милёхин и правда обкрадывал подопечную племянницу, — начал рассказывать Елисеев. — Использовал её деньги для игры на бирже. Вроде как взаймы их брал, но без её ведома, без ведома поверенного, ну и сами деньги возвращал полностью, а вот от прибылей, с них полученных, большую часть присваивал. Бумаги он подчищал искусно, там всё как бы в порядке, но ежели сравнивать с биржевыми выписками, картинка совсем другая получается. И надо ж было такому случиться, что маклер, по поручению Милёхина те деньги обращавший, сорвал на совсем другом деле большой куш, на радостях напился, спьяну споткнулся и сломал себе ногу. Его свезли в Головинскую больницу, где он по пьяному делу и начал хвастать доброму доктору, какой он удачливый да богатый, и как щедро он доктора вознаградит... А дальше Ломский на него магией поднажал, тот и расказал всё без утайки. Доктор его и выписки сделать заставил.
— Да уж, что у трезвого на уме... — припомнил я народную мудрость, за что мы тут же и выпили.
— Про Фиренского проболталась хозяйка комнаты, что он снимал для встреч со своим любовником, — продолжал Елисеев. — Прихворала, обратилась в ту же Головинскую больницу, а там такой обаятельный и внимательный доктор Игнатий Федосеевич. Вот она ему и рассказала, что дескать, два содомита у неё комнату снимают, а она, бедная да несчастная, и рада бы их погнать поганой метлой, да в деньгах очень уж нуждается, а они, значит, платят, да не торгуются. Доктор Ломский её потом и дома навещал, как бы для лечения, а заодно и чтобы в ту комнату проникнуть да в бумагах порыться, не иначе...
Тоже неплохо. Одинокая немолодая женщина нашла себе внимательного и доброжелательного собеседника, готового с интересом выслушивать её болтовню, а собеседник нашёл себе, на чём нажиться... «Хороший психолог», — сказали бы о Ломском в бывшем моём мире.
Дальше эстафету с рассказом о списке Ломского перехватил Шаболдин. Он поведал, что про Есина с дочерью Ломский узнал, когда его вызвала служанка отравившейся купчихи. Служанку эту Шаболдин нашёл и допросил, да очную ставку с Ломским ей тоже устроил. По словам пристава, девушка тогда была в таком расстройстве, что не заметила ни того, что Ломский украл предсмертную записку хозяйки, ни того, что та записка вообще была.
— Там вообще всё очень и очень мерзко, — Борис Григорьевич тяжело вздохнул. — Дочь свою Есин растлевать начал, когда той только-только тринадцать исполнилось, и развратил её уже до крайности. Она, когда за отцом пришли, стражнику чуть глаза не выцарапала, пришлось и
