Фантастика 2025-129 - Денис Старый
— Никаких денег, ваше высокопревосходительство, — подтвердил я.
— Удивительно! Обычно ко мне приходят, чтобы заручиться соглашениями и договоренностями, вытянуть из Черноморского флота средства. А вы нам их предлагаете! — казавшийся суровым, Лазарев теперь усмехнулся.
— Именно так, ваше высокопревосходительство, но буду откровенным. То, что я предлагаю — сие хитрый подход в коммерции. Вам обязательно понравятся мониторы, а у нас уже будет проект и производства, которые позволят выпускать мониторы большим числом, — признался я.
— Хорошо же, вы меня убедили, особенно тем, что не надо будет вам платить. Я выпишу бумагу, в которой попрошу Луганский завод построить два монитора. Ну и придумать артиллерийское оснащение к тем бронированным лодкам, — сказал Михаил Петрович Лазарев.
— На большее я и не рассчитывал, — слукавил я.
На самом деле очень сильно хочется, чтобы было так: вот я пришёл к легендарному Лазареву, показал ему проект бронированных малотоннажных кораблей… А Михаил Петрович такой: «А я ведь только вас и ждал, господин Шабарин, чтобы вы мне именно такой проект принесли. Хотите, я весь бюджет Черноморского флота перенаправлю на постройку ваших мониторов?»
То-то я был бы доволен!. Хотя нет — ведь в данном случае пострадал бы в целом Черноморский флот. Пусть ни шатко ни валко, но всё же Черноморский флот уже насыщается парафрегатами с новыми нарезными артиллерийскими установками. Мониторы могут быть только вспомогательным аргументом, но никак не основным.
А не захочет Черноморский флот, в лице его нынешнего командующего, купить мониторы, так себе заберу. Найму команды, благо на такие кораблики много людей не надо, там бы только найти капитана да механика толкового, и можно в нужный момент прибыть к Севастополю частным образом — и героически погибнуть.
В целом, переговоры с адмиралом Лазаревым прошли не очень удачно. Отказы флота осуществлять крупные покупки артиллерии и боеприпасов подтверждали упаднические, но пророческие слова директора Луганского завода Фелькнера. Я было думал, что увижу какие-нибудь свидетельства коррупционной составляющей, нужно же объяснить для себя, почему флоту не нужно оружие. Но то ли не всё так очевидно, то ли и нет денег для масштабных закупок артиллерии и снарядов для Черноморского флота.
— Сударь, прошу понять меня правильно, но вы не офицер, а здесь проходит офицерское собрание, — остановили меня на входе в один из домов на набережной Севастополя.
— А я, собственно, туда и направляюсь, — сказал я, сделав шаг в сторону двери.
Узнать, где обычно собираются офицеры, когда нет балов и приемов, ну и вахты, было несложно.
— Я не могу вас пропустить. У меня приказ, — настаивал молоденький мичман.
— Сударь, вы должны знать — вы препятствуете решению вопроса чести, — тогда громче сказал я. — Будьте добры не мешать мне восстановить свою честь, а также господам офицерам — открыть глаза на одного подлеца, который затесался среди честных и достойных служителей Отечества, — сказал я, а мичман, пусть и неохотно, отошел в сторону.
Зайдя в дом, я сразу услышал, где проходит это самое заседание. Как тут не услышишь? Заседали офицеры весело, под звон бокалов. Вот на шум я и направился, благо дом был лишь относительно большим, имел широкую гостиную, а кроме неё пять или шесть комнат.
— Прошу проститье меня, господа, но есть ли среди вас господин Печкуров? — выкрикнул я, заглушая другие звуки.
Установилась тишина. Я знал, что этот подлец именно тут. Тренируя своих дружинников, я не преминул им дать задание: разузнать и о самом Печкурове, и о том, где он обитает и должен быть сегодняшним вечером. И ведь поразительно, сколько слуги знают о своих хозяевах! И насколько фигура этого подлеца известна в городе. О Печкурове знает даже половой, что принят в ресторан буквально несколько дней назад.
— С кем имею честь? Я Печкуров, — из-за одного из столов вальяжно, словно хозяин положения, вышел…
Ухоженный, лощёный, самовлюблённый павлин. Наверняка, такой знает, как правильно подходить к женщине. Да и черт с ним и его знаниями, если только мразота не лезет к моей женщине.
— Я — Алексей Петрович Шабарин. А вы, сударь — тот недостойный человек, который силой пытался взять девицу достойного происхождения и воспитания. Вы обманом завлекли ее в сад, где затащили в кусты, и позволили себе… вольно с нею обращаться, напоказ своим друзьям, которые за этим наблюдали из других кустов. И вы знали, что достойная эта девица будет опозорена! Это не остановило вас, и я не могу понять, зачем такая подлость. Может, вы спорили на девичью честь? Не мне решать, а вам, господа, — Я окинул взглядом помещение, где сидели и стояли удивленные и заинтересованные морские офицеры. — Вам, господа, решать, достоин ли господин Печкуров быть среди вас, быть офицером славного Черноморского флота!
— Достаточно! Вы, сударь, паяц! — выкрикнул Печкуров.
— Бам! — глухо прозвучал удар моего кулака по челюсти Печкурова.
Подлец упал, тут же попытался подняться, но его ноги подкосились, и Печкуров вновь упал.
— Вы! — выкрикнул я, — Вы пытались силой взять мою невесту! Только стреляться! Жду секундантов, — сказал я и с гордо поднятой головой вышел из дома.
Глава 7
— Алексей Петрович, да неужели же нельзя было обойтись без мужицкого удара? — возмущался Мирский.
Я сразу же, по приходу в гостиницу, рассказал своему партнеру о случившемся. Мне нужен был секундант, и Мирский подходил на эту роль более всего. Конечно, он не отказал мне. В противном случае это было бы моветоном и вызовом для наших неплохих отношений.
— Вы, Святополк Аполлинарьевич, понимаете, что сделал этот подлец? А что именно он хотел сделать ещё? — возразил я.
— И всё же… Пристрелили бы его на дуэли, как-то и предписывает кодекс чести. Но не в морду же! Словно мужика какого за провинность наказали, — продолжал возмущаться Мирский.
Я лишь улыбнулся, намекая на то, что разговор пошёл уже по второму кругу. А что до мужика, так есть среди них и такие, коим я не считаю зазорным руку для пожатия протянуть. Как и дворяне имеются, которым хочется пинка под зад дать, а не политесы выписывать. Хотя все же разница между дворянством и подлым сословием здесь и сейчас ощутима, «белая кость» еще не забыла в своей массе ни о чести, ни о
