Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

Прикидываю, что схватить со стола и как прорываться к двери… Только нельзя будет уходить без Ежа. И…

— Не думал я, говоря с одним дьяком, что сам буду на его месте… Так скоро, — хмыкает неожиданно Усольцев.

И, улыбнувшись, протягивает руку Ежу. Тот жмет.

И я чувствую — и все чувствуют! — как кисельный воздух становится самым обычным. Фух…

— Ну что, — говорит один из двух братьев Сергей, здоровяк с тесаком, — теперь-то мы все можем поесть нормально?

Золотые слова. Опять шлепаюсь на стул — сам не заметил, когда вскочил! — и хватаю корзинку с икрой.

А то знаю таких бородатых проглотов!

* * *

— Они опаздывают, — хмурится Усольцев.

А мы-то, конечно, вовремя. По-другому и не могло быть с этим… временщиком.

Сюда, к маяку, он только нас двоих позвал, меня с Ежом. Пацаны, кто решил с нами в Тумань податься, в порту остались — суда в порядок приводить. Ржавые нам, конечно, посудины выделили от государевых щедрот, но двигатели пашут, и на каждой — по четыре пушки.

Еж поначалу, как обычно, ерепенился, но как узнал, кто нам стрелку забил — гонор свой поубавил и вообще весь как-то притих, сник даже. Вот и теперь — из машины не вышел, так и сидит, спрятав морду в руках, сплетенных на спинке переднего кресла.

А я наружу вылез. Попырился на маяк. На разбитую колею, по которой мы с Кубиком тогда к Макар Ильичу чесали, чтобы он Ежа от промысловиков выручал. На теплицу, где мы стекло разбили, когда луком пытались разжиться. На море. Серое оно сегодня, тревожное. На маяке полощется по ветру желтый флаг. Волнуется Матушка-Хтонь. Или… как ее теперь звать, неужто прям по имени?

Вдали поднимается пыль. Едет, пыхтя, микроэлектробус — такой же, на каком нас привезли. Останавливается рядом с нашим. Дверца открывается и наружу вываливается Кубик. Живой, чертяка! Кидаюсь к нему с объятиями — он морщится, но сам тискает меня даже еще крепче.

— Я был ранен, как Берен после столкновения с Кархаротом, — гудит Кубелло. — Но госпожа Токс исцелила меня, подобно прекрасной Лютиэн… Она придет завтра проводить нас в порту. Токс, в смысле, а не Лютиэн. А вот что она мне подарила! Только это секрет…

Кубик достает из кармана тряпицу, в которую завернута прядь длинных бело-золотых волос.

Только тут понимаю, что Еж так и не вышел из машины. Крепко его колбасит…

— А вы-то как сами? Чего пацаны? — спохватывается Кубик.

Рассказываю ему про наше житье-бытье в выработанной шахте айну. Усольцев стоит неподалеку и поглядывает на свои крутые часы. Эх, был бы он по-прежнему курсантом — как бы мы их у него отжали! Значит, еще кого-то ждем.

Наконец появляется третья машина — милицейская. Выходят сначала хмурые менты, а потом, по их команде — наш Макар Ильич. Смурной и в наручниках — да не в обычных, в навороченных каких-то. Специальные для магов, наверное.

— Вы опоздали на двадцать две и три четверти минуты, — бычит на ментов Усольцев. — Понимаете, кого заставляете ждать? Я сейчас не о себе! А наручники — лишнее. Вы ведь не станете предпринимать попытку к бегству, Макар Ильич?

— От себя не убежишь, — мрачно усмехается наш маг. — Банально, но факт. Так, Чипа и Кубика вижу. Еж где?

Вождь и сам уже дотумкал, что глупо и дальше торчать в душной машине. Выбирается бочком, жмется к дверце… даже дреды поникли.

— Все в состоянии самостоятельно передвигаться? — деловито спрашивает Усольцев. Маг и Кубик кивают. — Тогда идите. Вниз по грунтовке до пляжа около километра — не заблудитесь. Там увидите жертвенник…

— Жертвенник? — загорается вдруг Кубло. — Мы должны будем принести себя в жертву, да? Чтобы вину искупить? Как Хурин, плененный Морготом?

По ходу, Кубику не в падлу принести себя в жертву — лишь бы получилось, как в его любимом легендариуме.

— Вряд ли, — Усольцев качает головой. — Это было бы не в характере вашей… воспитательницы. Да и жертвенник там другого плана. Азиатский такой, не знаю, как называется… Домик для духов. Местные поставили.

— Сан пхра пхум, — тихо говорит Макар Ильич. — Святилище духов-покровителей местности. А вы что же, не станете нас сопровождать, Андрей Филиппович?

— Никак нельзя не сопровождать арестанта, — волнуется один из ментов, хотя прямо перечить опричнику не решается. — Да еще без негатор-наручников… Не положено. С нас начальство бошки поснимает.

— Сейчас я ваше начальство, — объясняет им Усольцев. И потом нам: — Да, по регламенту следует идти с вами. Но она ясно дала понять, что хочет видеть только… друзей. Поэтому… я вам доверяю, Макар Ильич. А пацаны не подставят свою команду, которая ждет в порту, верно? Так что не будем… гневить Хтонь. Пустое… Идите сами, вчетвером. Мы подождем тут.

И резко отворачивается к обрыву, но успеваю заметить — лицо у псоглавого сейчас на удивление… человеческое. Отчего-то становится его жалко. Хотя он тогда кинул Соль… но мы ведь тоже ее кинули.

По честноку — первые дни после инициации Ежа я помню смутно. Вышли мы из подвала, а дальше… вот как когда девчуля одна канистру бормотухи у гоблинов прикупила и мы все назюзюкались втихаря. Только тогда утром зверским похмельем накрыло, а тут… оно, может, и до сих пор не настало.

В первые дни одно только и было важно: Еж — наш вождь. Его воля — закон, его путь — истина. Мы идём за ним сплоченной ратью, ибо знаем: только он ведёт нас к победе. Мы не спрашиваем, куда и зачем. Мы верим. Мы — его воины, его орудия, его несокрушимая стена. Кто против нас — будет растоптан. Кто с нами — обретет силу. И только вот эта вся чухня у меня в башке и крутилась, вот прям такими словами — словно из лекции по легендариуму.

Еж сам, главное, не шибко лучше нас соображал — признался вчера мне. Все было так ясно, так правильно… так радостно. Но теперь он за все готов ответить. И я тоже — это же я целился в Соль из автомата. Кубика только отмазать бы… он тогда еще был малолетний, да и вообще в его ушастой башке, кроме легендариума, ничего особо