Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

Странное дело. Этот Макар и под обстрелом, и среди бешеных слизней-мозгоедов оставался если не спокойным, то собранным и деловитым. А сейчас, в мирной лапшичной мастера Чжана, у него руки трясутся, на висках крупные капли пота, светло-голубые глаза отчаянно часто моргают.

Наливаю ему чаю:

— Макар Ильич, пожалуйста, успокойтесь. Ну сами подумайте, что вы такое сейчас говорите. Если вступивший в контакт с Хтонью становится самой смертью и может, предположительно, разрушить город или утопить остров — кто будет такого от кого-то требовать? Зачем?

Макар прикрывает глаза:

— Затем, что жадность и жажда власти лишают разумных разума. И они не видели того, что видел я. Соль, вы понимаете, что я вообще-то обязан вас убить? Чтобы исключить вероятность катастрофы.

Шик-блеск, и этот туда же… Не складывается у меня дружба с магами. А может, столик все-таки несчастливый.

— Я обязан вас… устранить, это мой долг, — Макар смотрит на меня почти жалобно. — Но просто не могу, после всего… Такой вот я оказался слизняк.

Стараюсь говорить как можно мягче:

— Макар Ильич, если мы начнем убивать всех подряд, чтобы чего не вышло, у нас же попросту никого не останется. А кто-то должен за городом присматривать и промысловикам воли не давать… да хотя бы вот в эту лапшичную ходить! Нет уж, превентивные убийства разумных плохо скажутся на бизнесе. Сильные не убивают. Давайте я вам пообещаю, что не буду больше контактировать с Хтонью. Это вообще не трудно — я этого теперь даже и не могу.

— Даже если по своей инициативе и не можете… Это у вас в крови, Соль. Вы ведь по существу отчасти тень, понимаете? Тень можно отделить от остальной вашей природы. Тело разрушится, но личность может частично сохраниться в теневой сущности. Это непростая операция, тут требуется даже не магическая сила, а навык быстро оперировать эфиром на нескольких планах одновременно. Но есть те, кто способен открыть для вас этот путь.

— Например, кто?

— Например, я.

— Ну вот видите, как все замечательно складывается, Макар Ильич. Вы можете открыть для меня, что бы это ни значило, путь — но не хотите и не будете. Я не хочу уходить в Хтонь, а кстати, и не могу. Для этого как минимум придется умереть, а я слишком люблю жизнь во всех ее проявлениях — вот эту лапшу, например. Если честно, в упор не вижу причин кого-то убивать. Давайте раз в жизни обойдемся без этого. Вот, чаю еще выпейте. Вы не смотрите, что тут все скромненько, чай — прямая поставка из Аньси.

* * *

С билборда смотрит снага в строительной каске. Он улыбается с таким отчаянием, словно от этого зависит его жизнь. Зубы ненатурально белые, для нас желтый — здоровый цвет эмали.

«Панацея. Работа для всех!» — гласит надпись. Латиницей, естественно, но я уже насобачилась воспринимать ее слету. Сейчас чтение нормальной земной кириллицы скорее вызвало бы затруднения.

Какой-то гордый обладатель баллончика с красной краской уже успел заменить последние буквы в слове «rabota». Теперь оно превратилось в слово «rabstvo».

На следующем плакате — так же неестественно улыбающееся семейство белокурых людей с эмалево-голубыми глазами. Мама, папа, сынок и дочка — как клоны из одного инкубатора. «„Панацея“. Здоровье для всех!» — обещает билборд. В этот раз владелец баллончика не стал заморачиваться на творческое переосмысление слогана и просто написал сверху «Да насрать им на нас».

Возле третьего билборда стоит понурый Хомо в милицейском кителе и без особого энтузиазма трет стекло тряпочкой. Ни оригинального послания, ни мнения уличного художника уже не разобрать — только силуэты транслирующих счастье слияния с «Панацеей» разумных, покрытые грязно-красными разводами. Ехидно интересуюсь:

— А чего, нашей доблестной милиции заняться нечем, кроме благоустройства города? Все незаконные бандформирования уже к ногтю прижали и на ноль помножили, да, Хомо?

Милиционер виновато шмыгает носом:

— Направлен на ликвидацию последствий вандализма с последующим составлением акта о несоответствии и наложением штрафных санкций… Ну чего ржешь, Солька? И без тебя тошнехонько…

— Понимаю! Шестерить на «Панацею» — врагу не пожелаешь… Ты же, главное, отлично понимаешь, что вот это — баллончиком — истинная правда. А то, что под ним — лажа тупая.

— Да все это понимают, — отвечает Хомо, потупив глаза. — А деваться некуда, уважаемая врот «Панацея» муниципалитет к ногтю прижала. Уже три здания под эти их работные дома зарезервированы. И народ туда потянется, деваться-то некуда будет… Слышала, что Поронайский фармкомбинат закрывают, нах?

— Да ладно, закрывают! Там же просто лицензия какая-то просрочена была?

— А вот так, ска, — Хомо сплевывает на асфальт. — Неполное санитарное соответствие.

Шик-блеск… «Панацея» уже захватила рейдом судоремонтный цех, складские комплексы горят в аду нелепых бюрократических проверок, рыбацкие артели банкротятся одна за другой, а теперь еще и фармкомбинат… «Панацея» обложила город, как волка флажками. И что может сотня ополченцев против тысячеликого корпоративного монстра?

— Борхес хочет с тобой переговорить, — тихо сообщает Хомо.

— Переговорить? А чего он не набрал меня? Ладушки, заскочу в управление…

— Не в управлении… Погодь, я сам его наберу, — Хомо тычет в кнопочный телефон. — Алё, господин начальник, вы тут интересовались поставщицей битых огурцов, так она тут, у меня… ага, понял, понял, передам, нах. Есть больше не материться, нах.

Хомо нажимает отбой и поворачивается ко мне:

— Значит, через полчаса у старых доков.

— Фу ты ну ты, шпионские страсти пошли! А еще тридцать восемь утюгов на подоконнике и пианино, прибитое к потолку…

— Это о чем? — живо интересуется Хомо.

— Х-ха, серые вы тут, на… на Кочке. Если явка провалена, надо выставить на подоконник тридцать восемь утюгов и прибить к потолку пианино.

— Это когда тебя уже арестовывать пришли?

Развожу руками:

— А кому сейчас легко? Можешь добавить в свой стендап, дарю…

Не то чтобы мне нечем было заняться, но старина Борхес по ерунде дергать не будет. У нас с ним давние отношения, что очень помогает. Год назад, когда я была еще совсем зеленой попаданкой, Борхес взял меня под крыло, обогрел, накормил, легализовал. Не за красивые глаза, естественно — я неслабо так на него поработала. Но это нормально, даром только кошки дерутся. Зато теперь, когда я представляю теневую власть в городе, мы ладим не так уж плохо. Хотя такая конспиративная встреча у нас впервые…

А вот и