"Фантастика 2025-34". Компиляция. Книги 1-26 - Алиса Бодлер
— Ты не понял, Семен Алексеевич! Полы! Скользкий паркет! У него на ногах мягкие чувяки! Ни разу не видел, чтобы флигель-адъютант Султан Хан-Гирей танцевал, куда бы его ни приглашали!
Ха! Я что, «Сибирского цирюльника» не смотрел⁈ Спасибо Никите Сергеевичу за подсказку!
— Ваше высочество! Позвольте доложить! Натер подошву канифолью!
— О! Голь на выдумку хитра! А ну-ка, покрутись, словно вальсируешь!
Я исполнил несколько па, изобразив проход с несуществующей воображаемой дамой. Считал про себя: раз-два-три…
— Хмм… Вальсируешь ты хуже, чем соображаешь.
— Ваше высочество! Какой великолепный образ мы создадим на балу! — вмешался в мою защиту Юрьевич. — Союз всех родов войск! Армия, казаки и иррегуляры! Полный набор!
— Ну что ж, Бог не выдаст, свинья не съест! Выступаем!
… Этикет королевского бала оказался куда менее строг, чем в России. Дамы позволяли себе темно-бордовые платья, а офицеры не имели специальной бальной формы (grand gala) и явились в парадной. Никаких панталон, лишь брюки с лампасами и кивера с треуголками в руках. Засилье красных мундиров несколько разбавлялось иными цветами, благодаря драгуну, улану, гусару и шотландцу в клетчатом килте и пледе через плечо. Впрочем, бал был домашним, народу было немного, но даже узкий круг приближенных сумел создать затор на узкой лестнице с позолоченными перилами, ведущей в бальные комнаты.
(сбор гостей на той самой узкой лестнице в старом здании Букингемского дворца)
При нашем появлении смолк шум гостей. Замерли веера в руках дам. Все пялились на то, как мы шествуем мимо придворных лакеев, наряженных в черные с золотом ливреи. Не знаю, что более всего поразило нарядную публику — скромный мундир Цесаревича, вызывающий блестящий шлем в моих руках, сочетание эполет с кольчугой или восточная роскошь наряда Тамары. Ее закрытое до горла платье резко контрастировало с разной степени открытости обнаженными плечами статс-дам и фрейлин королевы. Их скромные розы, прикрывающие ложбинку груди, проигрывали яркому шелку «покрова сердца» моей царицы и обилию вышивки серебряными и золотыми нитями. Мнацакан расстарался. Под руководством Мананы Орбелиани, решительно вмешавшейся в подготовку платья Тамары, он создал шедевр. Конечно, злословие столичной ярмарки тщеславия объявит, что это вульгарно и по-азиатски крикливо. Непростительно экзотично! Пренебрежение стилем! Вызов общественной морали! (Хотя тут я, возможно, погорячился). А потом какая-нибудь модница рискнет использовать вышитый длинный кушак — и пошло-поехало! Сразу окажется, что восточный фольклорный элемент в одежде — это стильно и достойно подражания…
Мы поднялись в красный зал.
Бал начался с кадрили и продолжался до трех часов ночи. Первый танец Виктория отдала Цесаревичу. Она была возбуждена и весела, но сумела взять себя в руки. Пропустила вальс, записав на новую кадриль графа Толстого в свой карне де баль с тонкими страницами из слоновой кости. Больше до ужина она не танцевала. Усадила рядышком Цесаревича. Молчала, лишь обмахивалась веером. Так они и просидели ни слова не сказав.
Вальсировать в узком длинном зале крайне неудобно. Он плохо подходил к современным танцам — скорее для чинных проходов прошлого века. Зато не так заметна была моя неуклюжесть. Дамы цеплялись за стены своими пышными юбками. Им было некогда разглядывать позор всемирного известного танцора Косты. Тамара веселилась от души и меня не поправляла.
После ужина веселье продолжилось. Я стоял у стенки и наблюдал за вторым танцем королевы и великого князя. Они танцевали мазурку. Виктория млела в сильных руках наследника. Они мчались вихрем. Все восторгались.
— До чего же скучное времяпровождение! — жаловался Юрьевич в карете, когда мы возвращались в свой особняк. — То ли дело наши «бешеные балы». Как мы веселимся на мясоед и на масляную! Катильон… С ума сходим… Кружимся, бесимся без конца! Платки — хоть отжимай!
— В Стаффорд-хаусе на балу герцогини Сазерленд было наряднее и веселее, — не согласился Александр. — Все дамы в сверкающих бриллиантах, юные красавицы, известные политики, герцог Веллингтон… Стены, украшенные искусственными розами, будто в арабских сказках. По пышности и размаху эти балы серьезно превосходят вечеринку у Виктории, но до наших, в Аничковом дворце, не дотягивают.
Я проскучал все прошлые великосветские приемы в зале ожидания сопровождающих лиц. Поэтому не мог поддержать разговор. Мне показалось, что великий князь остался разочарованным.
Но на утро он только и говорил, что о королеве. Восхищался ее обаянием, чувством юмора и блеском молодости. Мы тревожно переглянулись с Юрьевичем, ведь вечером нас ждал совместный с королевой поход в оперу.
К моему удивлению, в опере я не увидел уже привычных мне лондонских цилиндров. Их заменил — как я смеялся! — тот самый шапокляк, вроде того, что я выбросил в Одессе, развеселив Микри. Правда, английские «кучерские» шляпы несколько отличались. Они складывались в плоский блин и носились в здании оперы под мышкой. А перед выходом на улицу нажималась специальная пружинка, и шляпа приобретала правильную форму.
В антракте наследник неожиданно проскользнул в ложу королевы. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ним и встать у занавески рядом с вездесущим Гудсоном. Мы обменялись взглядами и стали прислушиваться к беседе в ложе. Виктория и Александр говорили не переставая. О литературе, искусстве, политике.
«Да она его клеит!» — поразился я внезапно пришедшей в голову мысли.
Конечно, у меня не было никаких очевидных доказательств. «Очевидных» — в прямом смысле этого слова. Я только слышал цесаревича и Викторию. Не видел их взглядов, жестов. Только мог дорисовывать в воображении, реагируя на шорох, легкий шум. Да даже на движение воздуха, заставлявшее чуть-чуть, еле-еле колыхаться портьеру, за которой мы с Гудсоном стояли. И тем не менее, я был уверен в своей догадке. В большей степени из-за поведения Виктории, конечно. Её смех, пробивавшийся через немного зажатое от волнения горло. Смех нервный, часто невпопад. И часто преувеличенный. Лишь бы угодить Цесаревичу, оценить его юмор, блистательную речь, манеры. Хотя юмор, судя по доносившемся до меня обрывкам разговора, не был настолько впечатляющим, чтобы заслужить такую реакцию и такой смех Виктории. Какие-то обычные милые замечания, которые в любой другой обстановке, при любых других отношениях вызвали бы лишь короткую, мягкую улыбку. Не более. Но Виктория смеялась так, будто являлась свидетелем блестящих острот и верха остроумия собеседника. Я представлял себе, как она сидит с прямой спиной, боясь пошевелиться, вся в напряжении. И все равно, судя по шороху, её руки, не
