"Фантастика 2025-34". Компиляция. Книги 1-26 - Алиса Бодлер
Зачем я устроил гражданскую войну на землях шапсугов? К чему были все эти смерти, если главный виновник преспокойно плывет себе к турецким берегам, чтобы потом отправиться в свой промозглый Лондон? Наверняка, издаст книжонку о своих невероятных приключениях в Черкесии и затмит славу Спенсера. И будет хвалиться в гостиных перед изнеженными английскими дамами, повествуя о своих подвигах. Как он оставил с носом одного грека, чересчур много о себе возомнившего…
Боливар издал странный звук. Плавный ход его заплыва нарушился. Я сполз с его спины и поплыл рядом, уцепившись за гриву, чтобы облегчить ему возвращение. Но не тут-то было. Он явно заволновался. Чуть не погрузился в воду с головой. Испуганно заржал, захрипел, раздул ноздри. Я попытался поддержать ему голову, как-то помочь, спасти… Дергал за повод. Ругался. До берега уже немного. Нужно еще чуть-чуть усилий.
— Ну давай же, Боливар! Ты сможешь!
Боливар не смог. Глубина начиналась почти у самого захода в воду. Нам не хватило каких-то метров двадцати. Конь забился и сразу погрузился с головой…
Я, не отпуская тонкоременную узду, нырнул за ним. Боливар стремительно погружался вниз. Уже не боролся. Может, уже и был мертв. Его глаза были открыты. Никакого укора или страха в них не было. Лишь покорность судьбе. Я еще держался за поводья, тянул их вверх. Смирился, понимая, что еще мгновение, и мне также не получится выбраться. Резко дернул за уздечку, чтобы сблизиться с Боливаром. Успел произнести про себя «прости», успел поцеловать его в белую звездочку на лбу. После чего опустил поводья и, уже выпуская последние капли воздуха, забил ногами и руками навстречу проглядывавшему через толщу воды солнцу.
Я не запомнил, как выбрался на пляж. Ноги сразу заплелись. Револьверы, уцелевшие по странной иронии судьбы, раскачивались в такт моих шатаний на шелковом шнуре, обвившим шею.
Круглая галька бросилась мне в лицо. Не обращая внимание на боль в разбитом в кровь носу, я бил кулаками по окатышам и что-то выкрикивал, задыхаясь. Казалось, нет никакой возможности протолкнуть в легкие хоть каплю горячего воздуха.
Очнулся от звука цоканья копыт по камушкам. Поднял голову. Ко мне подъехала Коченисса. Остатки отряда держались в метрах десяти от нас.
— Это ты во всем виноват! — раздался её металлический голос. — Только ты!
— Я знаю, — прошептал я.
— А я знаю, что ты русский шпион! — крикнула она, обернувшись к отряду.
Тут же раздался вначале недоуменный ропот. Потом ропот стал угрожающим. Все перешептывались, смотрели на меня. Действий никаких пока не предпринимали, ожидая, наверное, что я начну оправдываться или опровергать обвинение девушки.
Коню Кочениссы передалась вся ненависть озлобленной юной черкешенки. Он ржал беспрерывно. Быстро перебирал ногами в паре шагов от меня.
Я покачал головой.
— Ты думал, верно, что я не понимаю вашей речи? Не разберу, о чем ты болтал с русским пленником?
— Сейчас это уже не имеет никакого значения, Коченисса.
— Не смей произносить своим подлым языком моего имени! — она выхватила свою турецкую саблю.
Раздался дружный выдох отряда.
Я спокойно смотрел на Кочениссу.
— Ты не сможешь причинить мне боль, девочка. Даже если сейчас вокруг меня соберутся все люди, живущие на планете, чтобы побить меня камнями, растерзать на куски, стереть в пыль, чтобы от меня ничего не осталось… И это мне не причинит боли.
Коченисса успокоила коня. Потом опустила саблю, ничего не понимая.
— Ты умная девушка, а не можешь понять простой вещи. Я сейчас сам себе главный судья. Сжираю себя сам. Больше всех на свете сейчас желаю своей смерти!
Коченисса, выслушав, вскрикнула, опять подняла саблю, замахнулась. Я повернул голову, смотрел на неё. Она опять выкрикнула что-то нечленораздельное. Ударить не смогла.
— Почему?
— Есть такая мудрая мысль, — я отвернулся, чуть наклонив голову, чтобы если она все-таки решилась, все бы закончилось одним ударом, — Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя. А я и не заметил, что она уже не смотрит на меня. Она меня уже проглотила. Я слишком очеркесился на свою беду!
Я начал задыхаться, сдерживая крики. Дернул шелковый шнур на шее, будто это он сдавил мне кадык.
— Я пацанов не сберёг! Мой верный конь утонул, вытащив меня. Я тебя погубил. Потому что я видел, чувствовал, что парни тебя уже почти оживили. Ты опять становилась хрупкой и красивой девушкой, готовой к будущему материнству. Ты уже была готова снять с себя оружие и не играть в наши глупые мужские игры. А я тебя погубил. Ты уже никогда не выберешься из своей брони. Этот мир уже не услышит твоего настоящего голоса. Если и были в тебе какие-то ростки любви, то я их растоптал. Теперь в тебе живет и будет жить только ненависть. Так что мне нет прощения. И тем не менее — прости меня. А теперь делай, что должно. Я готов.
Коченисса опустила саблю. Боролась со слезами. Потом вложила в ножны клинок с надписью «пусть он коснется только неверного».
— Нет, Зелим-бей. Я тебя не трону. Ты не заслужил такой легкой смерти. Живи. Живи и мучайся. Живи, как и я. С ненавистью. Потому что, пока ты не убьёшь всех тех, кто виноват в смерти Цекери и Курчок-Али, ты не успокоишься. Мира и любви не будет в твоем сердце. Жри себя! Сожри себя! Это ты заслужил!
Коченисса тронула коленями коня. Я смотрел ей вслед. Она остановилась. Развернулась.
— А когда ты убьешь всех своих демонов, начнешь возвращаться к жизни, тогда не попадайся мне на пути. Тогда я и убью тебя! — прокричала она. Потом обратилась к отряду. — За мной!
