Фантастика 2025-129 - Денис Старый
— Господа, выигрыш мой! — провозгласил один из подельников Понтера.
Пусть я даже немного и отвлёкся, потому как проигнорировать столь фривольное поведение своей спутницы, сидящей рядом со мной практически впритирку, не смог. Но все равно заметил, как очередною картой при шестом абцуге, выкладке карты, потерли о ткань скатерти.
То есть, был подан знак Анфисе, она сработала, а карту подменили, да еще и «втерли». Это был один из основных способов мухлежа в игре. Сама карта загодя подрисована краской, которая быстро стирается, если пошоркать о сукно. Следовательно, меняется номинал карты.
Уверен, что это был лишь пробный момент, чтобы посмотреть, замечу ли я, определить, работают ли нацеленные на меня чары Анфисы.
Некоторая закономерность была мною замечена. Вот тот, кто раздавал карты, ударил колодой по сукну. И сразу после этого Анфиса еще чуть ближе присела ко мне, прислоняясь своей грудью, а после она целовала мне ухо и обещала всякого рода будоражащие сознание откровения.
— Господа, признаюсь, я в некотором нетерпении, и сегодня, может быть, думал быстрее закончить игру. Но выходить без серьёзного выигрыша я не намерен, — с улыбкой сказал я. — Так что, с целью бы поберечь время, я предлагаю повысить ставки.
— Если вы так настаиваете, господин Шабарин. Но иные господа должны поддержать вас. Я лично не против, — сказал один из игроков, представившийся Николаем Андреевичем Колывановым.
— Господа, если вы не против, и это не противоречит каким-либо правилам, то я бы временно воздержался от игры, — сказал Зарипов. — Простите, но ставки и ранее были велики.
Он покачал головой, а я посмотрел на него с легкой, не нарушающей правил приличия усмешкой.
Лавр Петрович Зарипов отыгрывал сейчас роль осторожного человека, который будет, сам выйдя из игры, впредь несколько неумело одергивать меня, побуждая не делать резких ставок. А еще именно ему нужно покинуть комнату и дать сигнал к началу действий.
— Пятьсот рублей, господа! — я залихватски, горделиво провозгласил новую ставку.
— Господь всемогущий! Что вы делаете, Алексей Петрович, разве же можно так резко повышать ставки? Господа, неужели вы согласитесь? — делано возмутился Зарипов.
— Признаться, господин Шабарин, это, конечно, очень серьёзный ход. Я готов, конечно, его поддержать. Но вы уверены ли сами? — уточнил Колыванов.
Видя эту актёрскую игру шулера, Станиславский воскликнул бы, что не верит ему ни на грош! Слова прозвучали заученно и выверено. Колыванов не отговаривал меня и не покатал ставить большие деньги на кон, он лишь некоторым образом уточнял, готов ли я на это. Уже некоторый укол моему самолюбию должен был чувствоваться после таких слов. Мол, готов ли мальчик играть во взрослые игры?
Молодого Шабарина после такого должно было натурально понести.
— Ты щедрый, ты мужчина! Настоящий рыцарь, — томно, сексуально прошептала мне Анфиса.
Вот, а я-то думал, когда к этому процессу, чтобы я с крючка не выпал, примажется ещё и рыжая бестия.
— Мы играть-то будем? — изобразив раздражение, спросил я. — Неужели, господа, не понятно, что я хотел бы поскорее остаться наедине с Анфисой Игоревной… Ой! Простите… Я сказал пошлость?
— Несколько, да! — сказала громко Анфиса, но после прильнула к моему уху. — Я сама в нетерпении…
— Да, конечно, безусловно, всенепременнейше и прямо сейчас, — провозгласил один из соперников.
— Господа, прошу простить меня, но столь серьёзными ставками я не обладаю, — сказал Понтер и развёл руками.
Хорошо, чертяки, работают! Вот и Понтер, которого я явно идентифицирую с бандитами, даёт заднюю. Мол, я-то организовал игру, но остаются за игровым столом исключительно уважаемые люди, без каких-либо пятен на своей репутации. Или об этих пятнах просто я не знаю. Но эти-то — точно шулера. А, следовательно, они в деле. Вероятно, привлекают таких приличных игроков редко, в особо прибыльных делах.
— Играем! — провозгласил я.
Была моя очередь раскладывать колоду, потому я тщательно перетасовал карты, в чем не было никакой нужды. Это колода для меня уже кое-где помечена. Не все карты, но большая часть из них для меня теперь читаема. Все карты, которые побыли у меня в руках, так или иначе становились краплёными. Я делал маленькие нажимы ногтем в одной стороне сверху и в другой стороне снизу. В зависимости от того, сколько и каких нажимов оставалось, как чуточку был загнут кончик карты, я смог узнать и масть, и номинал этой самой карты.
К сожалению, подобное мало помогало, но я мог увидеть следующую карту, когда отвлекутся мои соперники, и подсунуть её либо наверх, либо вниз, что сделает меня либо проигравшим, либо победителем. Несколько удивляло, что шулера к подобному методу не прибегали. Карты были краплёными, но краской, а значит, только лишь на тех картах, которые не являлись фигурами, то есть ниже десятки.
— Первый абцуг, господа! — когда мои соперники выбрали уже карты, я стал их раскладывать.
Первая пара карт не принесла выигрыша никому. Но, судя по тому, какие карты были выбраны моими противниками, никто и не рассчитывал именно с этой партии взять куш. Это было понятно уже по тому, что оставшиеся двое моих соперников выбрали карты выше десятки. «Втереть» такие, то есть изменить номинал на другой, крайне сложно.
Когда в будущем я слышал слово «очковтирательство», то даже не подозревал, откуда подобное появилось. А вот — именно от этого способа обдурить игрока термин и произошел. Когда «очко втирают», просто нанесённая краска уходит, и карта становится, к примеру, уже не восьмёркой, а семёркой или даже шестёркой.
— Господа, я вновь выиграл! — провозгласил я, резко встал, получилось, что даже задел плечом Анфису.
Я почувствовал нахлынувшую радость.
Безусловно, я понимал, что это лишь игра, что нужно иметь холодную и расчётливую голову, не вдаваться ни в какие восторги, связанные с выигрышем, или огорчения, связанные с проигрышами. И все равно — я всего лишь человек, и мне было крайне приятно, что я вот только что выиграл тысячу рублей!
— По тысяче! Я желаю по тысяче! — закричал один из моих соперников, выкладывая на стол деньги.
— Поддержу, — сказал я.
Я поёрзал на стуле, средним пальцем почесал себе нос. Это был знак.
— Я не могу смотреть на это, господа, — сказал Зарипов и поднялся. — Прошу простить меня, но я ненадолго выйду на воздух.
Нет, не на горшок припёрло Лавра Петровича, а начинается именно
