Девятый император - Андрей Львович Астахов

- Как бы в переплет не попасть, - буркнул четвертый ратник, когда хозяин дома ушел.

- Мы, чаю, на своей земле, - ответил Прокоп Псковитянин. – И парень это наш. Все сделает, что обещал.

Ратники ели хлеб с салом, пшенную кашу и пили мед, а Липка тем временем осматривала Радима. Воевода был в сильном жару, бредил, стонал. Липка несколько раз промыла рану, сначала кипяченой водой, потом отваром арники, смазала ее выпаренной коровьей мочой и забинтовала чистой тряпицей. Хейдин наблюдал за ее работой из одного угла, Ратислав – из другого.

- Ну что, дочка? – спросил Липку Прокоп, увидев, что она заканчивает перевязку.

- Плохо дело. Кость цела, да и сухожилия тоже не задело, но стрела грязная была. Грязь попала в рану, теперь у него горячка. Как бы заражение не пошло.

- Дела! – Прокоп засопел. – Неужто так плох?

- Говорю, что есть. Я пойду, отвар приготовлю, будешь поить его каждые три часа до утра. Если утром от раны пойдет дурной запах, до Новгорода вы его не довезете.

- Ты бы, дочка, сама с ним посидела до утра.

- У меня братец дома больной, - сказала Липка, глянув на Хейдина. – Его нельзя оставлять. Но я буду заходить. Коли что, Ратислава пришлите.

Липка вернулась через час, неся горшочек с отваром. Раненый бредил, говорил о каких-то припасах, о воине по имени Яков, временами кашлял. Ратники, сытые и разомлевшие от тепла в хате, клевали носом на лавках, только Прокоп сидел подле раненого Радима.

- Он ведь еще от прежней хворобы не оправился, а тут такое, - сказал он Липке. – Только бы спасти его. Жалко будет, коли помрет; молодой еще. Жена-молодуха вдовой останется.

- Думай о хорошем, дядечка. Глядишь, он и поправится.

- Тебя как звать, хорошая?

- Липкой кличут.

- А этот с бородкой, с сединой в волосах – никак, отец твой?

- Муж.

- Муж? – Прокоп с удивлением посмотрел на девушку. – Что ж ты, девонька, ровню себе найти не могла?

- Отчего ж, могла. Вон и ухажер мой спит, - Липка показала на Ратислава, прикорнувшего на лавке. – Только сердцу не прикажешь, дядечка. Для меня мой муж – самый лучший.

- Оно верно, конечно. Дело твое, чего уж…. Он что, не русский у тебя, не православный?

- А тебе-то что?

- Заметил я, что он вроде как при мече был. Меч-то не нашенский, таких на Руси не куют. Вроде, как латинский меч, я похожие у ливонцев видел. И по облику муж твой на воина похож.

- Воин и есть, - просто ответила Липка. – Пойду я, дядечка. Раненый ваш стонать перестал, похоже, боль у него прошла малость. Это хорошо. Я в отвар немного сонного молока добавила, чтобы он спал хорошо. Давай ему отвар, как я тебе сказала.

- Прокоп! – Молодой Постник, едва Липка ушла, подошел к псковитянину, наклонился к самому уху: - Ну-ка, ходи за мной!

Они подошли к печи. Постник с многозначительной миной одернул наброшенную на печь рогожку, и воевода увидел под рогожей два отличных лука, колчаны со стрелами, саблю и шлем.

- Ишь ты, прям застава богатырская! – усмехнулся Прокоп. – У смерда в избе оружия, что у боярина в гриднице! Лепо!

- Оружие-то знакомое, - шепнул Постник. – Саблю эту я у половца нашего Субара видел. Нечисто тут что-то, Прокоп. Надо парня спытать, расспросить, откуда у него оружие Субара.

- А и верно! – Прокоп схватил саблю, поднес к глазам. – Субара меч, как есть. Откуда она у него?

- Разбудим, спросим?

- Эй, соколик! - Прокоп подошел к спящему юноше, потряс Ратислава за плечо. – Вставай, свадьбу свою проспишь. Разговор есть.

- Какую свадьбу? – Ратислав не сразу сообразил, что происходит. – Чего вы?

- Сабельку мы у тебя на печке нашли, знакомая она нам больно, - сказал Прокоп, присев на лавку рядом с юношей. – Эта сабля у одного нашего товарища была, да только сгинул он без вести где-то в ваших краях. Его это сабля, с другой не спутаешь. Откуда взял?

- Так она разбойничья, в бою взята, - ответил Ратислав.

Прокоп и Постник переглянулись.

- В каком еще бою? – спросил Прокоп.

- В обыкновенном. Третьего дня тут к нам тати заехали, тоже как вы, с раненым. Остановились у Липки в доме. Мы с Хейдином и Зарятой в лесу были, из лука стреляли. А как домой возвращаться стали, так брех собачий услышали. Дядя Хейдин вперед пошел. Он их там, татей этих, и порубал. А я одного из них стрелой свалил за то, что Заряту хотел ножом порезать. Оружие ихнее мне дядя Хейдин отдал.

- Это он один всех порешил?

- Ага. Как курят посек, они и пикнуть не успели. Четверых он кончил, пятого – я. Так это что, дальше и вовсе было такое, что в двух словах не расскажешь! У нас тут дьявол был.

- Какой еще дьявол? – Прокоп похолодел.

- Самый настоящий. На белом коне, сам в черном, изамест лица – маска безглазая. Как он по селу ехал, так все собаки выли.

- Брось вирухать*, паря. Я шутковать что-то не расположен.

- Ей-бо, не вру! – Ратислав перекрестился. – Этот дьявол к дому Липки подъехал, так дядя Хейдин и старик, который с девушкой приехал, его встретили во дворе и начали с ним драться. Дьявол старика зарубил, и уже было готовился дядю Хейдина засечь, но я стрелу пустил и убил его.

- Ну! – Прокоп подмигнул Постнику, попытался сохранить серьезную мину, хотя внутри у него все тряслось от смеха. – Стрелой дьявола убил? Лепо!

- Конечно, ты мне не веришь. Но я правду говорю. Дьявол этот безглазый был, ну навроде слепого. Его глазами была птица большая, что в небе все у него над головой кружила. Вот я взял и пустил в эту птицу стрелу.

- И убил?

- Ага.