Пресвитерианцы. Четвертый берег - Василий Кленин

Снова слёзы.

— Почему не можешь? — Гванук уже совершенно ничего не понимал.

— Потому что я Дева, — Жанна закрыла глаза, погружаясь в себя, и на какое-то время на лице ее появился покой. — Совсем юной ко мне пришли. Я услышала голоса, полные благости. Не нашей, а истинно небесной. Ничего более сладостного нет и не может быть в жизни. Голоса говорили со мной, помогали мне. Они сразу предупредили, что тяжек будет мой путь, что я буду страдать… Но я ни на миг не усомнилась. Я готова была пойти на всё, ради того, чтобы это не прекращалось.

Дева посмотрела на растерянного юношу.

— Я и подумать бы не смогла, что просто покину свою деревню. А что пройду через полстраны, что возглавлю войско, что проведу дофина за руку через вражеские земли и короную — да я бы раньше умерла от страха только от одной мысли! Но после голосов я всё это сделала. Нет препятствий, когда чувствуешь Небеса в себе… В темнице ни дня не было во мне страха. Даже смерть на костре, которой меня пугали — ничтожная плата за былое блаженство.

Тут Жанна вздрогнула.

— Вру. Было страшно. Когда изо дня в день меня стращали тем, что я ведьма, что еретичка… а голосов очень долго не было — вот тогда я испугалась. Неужели эти злые слова смогли изменить реальность. И я не счастливица, а всего лишь сельская дурочка, околдованная кознями Врага. Ох, как было мне страшно! Пока голоса не пришли и не успокоили. О! В этом невозможно ошибиться. Только истинная божественная сущность может быть такой. Сердце каждого человека сразу отзовется на это…

Жанна повернула изможденное лицо к юноше.

— Вот о чем ты просишь меня, О. Мой хороший друг О… Бросить, отречься. И самое ужасное, что просишь именно ты. Из твоих уст это больнее всего. Другой кто — это не так страшно. А тебе и «нет» говорить больно. И «да» сказать — проще руку отсечь.

Гванук сел на каменный пол.

— Меньше всего на свете я хотел бы причинить тебе боль, — Гванук медленно поднялся на задеревеневшие ноги. — Я не перестану любить тебя, Жанна. Желать тебя, мечтать о тебе. Даже не проси. Но я никогда больше не заговорю с тобой об этом. Ни полсловом. Если тебе нужен друг — я буду тебе другом… Но прости, не сегодня.

Устало поднявшись, не глядя на свою утраченную любовь, он вышел. Надо где-то спрятаться, отсидеться…

Ночь совсем не помогла ему успокоиться. Еще до рассвета Гванук явился в конюшню, оседлал свою кобылу и по промозглому, сырому утру рванул в Иль.

Там с удвоенной энергией он накинулся на вконец распоясавшихся Головорезов и Женихов. Устроил смотр бригаде, наказывал нерадивых с таким старанием, что люди стали от него прятаться. Проводил марш-броски, отрабатывал строевой шаг. Новичков в бригаде Звезды было немного — не более десятой части — но с ними начались постоянные тренировки по метанию гранат (пока учебных, порох в Армии всё еще был в дефиците).

Прочие полки с интересом и легким страхом смотрели, как истекают потом расслабившиеся было Головорезы.

К сожалению для бригадира О, те быстро уставали. Гванук уходил в командование с головой, постоянно вызывал к себе офицеров… Но и после этого оставались еще длинные вечера. И ночи, в которые совершенно не спалось. По счастью, тут на помощь пришел полковник Торо Минэ. Маленький злобный командир егерей в высшей степени оценил местные вина, которые оказались забористее его родных ниппонских напитков. И теперь каждый вечер они проверяли на вкус все бесчисленные сорта даров виноградной лозы.

Это немного помогало. По крайней мере, пока не приходилось оставаться наедине со своими мыслями. Но и здесь хмель выручал: засыпал Гванук очень быстро. А с утра — снова чистить загривки Головорезам. И себе.

… — Что в Руане творится⁈ — ильский кабак гудел бумажным гнездом ос: прибыли гости из города. — Соборяне вроде договорились. Такой молебен устроили на Старом Рынке! И еще там вышел наш генерал, да как закатит речь! Заявил, что французы и Пресвитерианцы навеки воссоединяются. А сам он обручается с Орлеанской Девой — заключат они, значит, священный брак!..

Гванук аж поперхнулся вином.

«Быть того не может… Мне спьяну послышалось».

Но у большого стола возле выхода продолжали обсуждать Жанну д’Арк и «генерала Луи». Невероятно… Невозможно, но бригадир О не ослышался: все галдели про какой-то «священный брак».

«Черти меня задери! — мысленно простонал Гванук. — Сиятельный⁈».

В одно мгновение вспомнился ему полный боли крик Жанны: «Господи, почему вы изводите меня⁈ Особенно, ты. О!». А после — тихое и слабое «Из твоих уст это больнее всего. Другой кто — это не так страшно».

Другой кто… Был другой! Был другой, и это сам Ли Чжонму!!!

Решительно встав и опрокинув свою лавку, О развернулся и пошел на голоса. Он сейчас вытрясет из них всё…

— А Дева? Дева-то что сказала? — наивным вопросом какой-то литейщик буквально спас всех от допроса с пристрастием.

Руки бригадира застыли в воздухе, он весь обратился в слух.

— Не было ее… — задумчиво почесал затылок вестник, это был новый Пресвитерианец, из французов. Потом болтун улыбнулся и выдал. — Да, разве нашему бравому генералу кто откажет!

Все дружно заголосили, загремели кружками.

— Это верно, славному генералу Ли невозможно отказать, — тихо пробормотал Гванук.

«А мне можно».

Он вернулся к столу, под недоуменным взглядом собутыльника Торо налил себе полный бокал до краёв — и пил-пил-пил без остановки, насильно проталкивая в глотку сладко-кислую жидкость.

Потом потребовал себе еще два кувшина и ушел с ним в свои покои.

Сон в эту ночь никак не шел к бригадиру О. Он заливал себя вином, потом блевал, потом снова пил. Голова гудела, голове было больно от мыслей.

Тяжко смириться с мыслью, что Она не будет твоей. Но что Она станет чьей-то!!!

Гванук собственными руками душил проклятого Ли Чжонму… потом продирал глаза и ужасался своим фантазиям. Сидел и плакал, выжимая через глаза разорванное сердце. Любовь и Верность тянули его в разные стороны, разбрасывая ошметки.