Благословенный. Книга 6 (СИ) - Виктор Коллингвуд
— Папенька! — вдруг раздался нежный детский голосок, и я вновь забыл обо всем на свете. Маленький Сашенька стоял на пороге кареты, поддерживаемый за ручку мисс Гесслер.
— Папенька! — повторил он, недоверчиво вглядываясь в меня.
Волна нежности нахлынула на меня, накрыв с головой. Когда я уезжал, Саша еще не умел говорить и лишь только учился ходить; теперь же он сильно подрос и, похоже, уже не нуждался в помочах.
— Это что тут за малыш? Что за славный господинчик? — воскликнул я, подхватывая легонькое тело сына на руки. Тот весело захохотал, заливаясь здоровым детским румянцем. И тут я заметил на руках у Гесслер закутанного в толстенное меховое одеяло младенца.
— А это что за куколка? — наигранно изображая изумление, спросил я.
— Ваше Величество, разрешите представить вам цесаревича Михаила! — улыбаясь своими лучистыми глазами, произнесла Прасковья Ивановна, преподнося мне сверток.
Я взял на руки второго сына. Крохотное тельце казалось почти невесомым; курносый носик малыша намекал на его несомненное сходство с дядей и дедом. Взглянув на улыбавшуюся Наташу, я обнял ее одною рукою, поцеловал в висок, затем в подставленные с готовностью губы:
— Спасибо тебе, милая!
Мы проболтали всю дорогу до Цюриха. Сын перестал меня дичиться и весело лепетал на разных языках сразу, вызывая неудовольствие гувернантки: мисс Гесслер постоянно поправляла его, добиваясь чтобы ребенок говорил на правильном немецком, французском или русском, а не на хаотичной смеси этих языков. Мишенька мирно спал всю дорогу; Наташа, не переставая, рассказывала об отце, о том, как шло его выздоровление в Кенигсберге, о рождении сына, о долгой дороге через всю Германию, и, наконец, про свои благотворительные дела в Германии.
— Мы устроили четыре госпиталя для наших солдат, во Франкфурте-на-Одере, в Берлине, в Потсдаме и Лейпциге. Занимались родильными домами — здесь это ужасно устроено!
— Прекрасно, прекрасно! Знаешь — я вновь поцеловал супругу, крепко прижав ее к себе — я очень рад, что ты приехала!
* * *
На следующее утро я отменил все дела и встречи. Сашенька разбудил меня на рассвете, тыча в бок игрушечным солдатиком:
— Папа, вставай уже! Мы замок строить будем!
Дождавшись, пока мадам Гесслер накормит сына, мы отправились на задний двор гостиницы, в заснеженный сад, где под смех Наташи возводили крепость из небогатого швейцарского снега.
— Вот здесь пушка будет! — и сын с деловым видом водрузил на башню найденную где-то длинную пихтовую шишку. — Бах! Всех плохих прогоним!
— А плохие — это кто? — спросил я, подкидывая его вверх.
— Кто маму грустит! Ой! — испуганно воскликнул он, когда я закинул его особенно высоко. Наташа, наблюдавшая за нами с террасы, рассмеялась. В ее серебряном смехе звенело то самое, за что я когда-то полюбил ее — упрямая радость, пробивающееся сквозь любые преграды суворовское жизнелюбие.
Затем мы отправились на прогулку по окрестностям Цюриха. Город, присыпанный рыхлым, пушистым декабрьским снегом, казался ещё прекраснее, когда рядом в карете сидит супруга, а напротив — мадам Гесслер возится с сыновьями.
— Ах, отчего же они так громко кричат! — с неудовольствием произнесла Прасковья Ивановна, оглядываясь на окно кареты, из которого то и дело доносилось восторженное «Es lebe der Kaiser». Это добрые цюрихцы, видя экипаж с императорским вензелем и гербом, приветствовали нас радостными возгласами. Надо сказать, что за эти месяцы в Швейцарии я приобрёл некоторую популярность: местные жители, гордые оказанной честью, всегда встречали русскую делегацию овациями; теперь же, узнав меня и зная о приезде моей семьи, приветствовали нас поклонами и улыбками. Дети, особенно маленький Александр, были в восторге от этого внимания и новых впечатлений. Он перестал меня дичиться и теперь весело играл, прыгая с одного дивана кареты на другой. Мисс Гесслер пыталась его урезонить, но я пресек ее педагогические строгости:
— Оставьте его, Прасковья Ивановна. Пусть себе тешиться. Драгун растёт!
Он так и пробуйствовал всю прогулку; и даже вечером, по возвращении в гостиницу «У Орла», ребенок и не думал униматься, играя с местными детьми в бабки в длинном коридоре гостиницы.
Настала ночь, и мы с супругой уединились на моей тесной походной кровати в маленькой комнате под самым коньком гостиничной крыши. Как же это всё непохоже на роскошные интерьеры Зимнего дворца! Мне вдруг показалось, что я вновь в моем родном мире, снял недорогой номер, чтобы провести время с любимой женщиной; и вот мы здесь, целуемся в темноте, и призраки прошлого отступают во тьму, растворяясь в ней без следа.
— Наташа, — обнимая жену за плечи, прошептал я ей на ухо — я хочу сказать тебе то, что так давно уже не говорил тебе. Вы, наша семья — моя опора, моё вдохновение и любовь. Без тебя я бы не смог ничего из того, что я делаю. Я очень-очень рад, что ты приехала. Как бы я хотел, чтобы вы всегда были рядом!
Наташа прижалась к моему плечу, и я скорее не увидел, а почувствовал, что в глазах её блеснули слёзы.
— Я люблю тебя, Саша. И всегда буду с тобой, что бы ни случилось!
И, обнявшись на тесной кровати, мы уснули.
* * *
На следующий день мы встали пораньше: я решил съездить, наконец, на знаменитый, прославленный Артуром Конан-Дойлом Рейхенбах. Подумывал я об этом уже давно, но все не находил для этого времени; теперь же, с приездом супруги, желание посетить эту достопримечательность пересилило все соображения высокой политики.
Рейнский водопад находится от Цюриха примерно в сорока верстах — довольно приличное расстояние, слишком значительное, чтобы обернуться за один день, тем более в компании супруги. Поэтому я отправил Волконского вперед верхом, чтобы он нашел нам ночлег, а мы с конвоем из эскадрона драгун и дюжины «секьюрити» Скалона отправились с Наташей в карете. День выдался чудесный: из туч с альпийских вершин падал легкий снежок, так что всё покрылось легкой белою пеленою.
Волконский расставил несколько эстафет свежих лошадей, так что наша карета летела стрелою. Уже в первом часу дня мы услышали шум Рейна, и вскоре, выехав на край высокого берега, увидели водопад.
Водопад ежесекундно низвергавший сотни тонн воды, имел больше двадцати метров в высоту. Белоснежные буруны водяной пены источали в морозный воздух клубы пара; берег, казалось, содрогался от падения этих тяжеловесных водяных масс.
На противоположном берегу мальчишки удили рыбу и удивлялись иностранцам, которые в грязи, под дождем, смотрели на падение воды, для них вседневное и обыкновенное. Что же, — такова сила привычки. Мы равнодушно глядим на солнце и восторгаемся, глядя на фейерверк…
От водопада мы проехали в близлежащий городок Шафгаузен,
