Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев
— Чего там, Ванька? — Спросил, сам осматривая скакуна. Выглядел он неплохо, но почистить и накормить надо.
Парень сменил пылкий, радостный тон на грустный, замялся, глаза опустил.
— Убить вас хотели, хозяин. Седельный ремень подрезан. Влетели бы в седло и на все скаку. — Он рукой показал жест, видимо, значащий падение с лошади. — У-у-ух, головой о землю.
— Еще чего, оружие?
— Испортили аркебузу вашу. — Он вздохнул тяжело.
Мне тоже это не понравилось совсем. Ценное оружие испоганили, гады. Слуга продолжал:
— Я глянул, хозяин, но тут сложно. Лучше кузнецам в Воронеже показать или господину Филарету, но человек умудренный. Но, думаю я, что механизм так сделан, чтобы взорвался бы при стрельбе.
Хм. Если бы не ремень, то при стрельбе взрыв. Точно мог вылет из седла или лицо опалить, ослепнуть. Только, а за кем я гнаться-то должен был? Татары все на месте же. Ремень, ладно, сяду, поскачу, слечу. Но стрельба. Может еще какой-то заговорщик среди них был, который татарина убегающего изобразить должен был? Или что? Ждали бы, когда я просто пальну? Странная затея вся эта, какая-то кривая, косая. Делали наспех не думая.
А может зайцев каких или лис выпустили бы и я…
Так, ладно, чего голову ломать. Аркебузу в чинку, хорошо рейтпистоли не пострадали. Хотя… их бы тоже неплохо показать Филарету и кузнецам. Для надежности.
С этой дуростью, отдаленно напоминающей восстание, покончено. Надеюсь, это последние очаги сопротивления и дальше мы хотя бы этим армейским костяком будем работать слаженно. Не придется внутри крыс искать и предателей. Хотя… Да без этого зачастую никак. Слишком уж разный здесь народ. Каждый со своими мыслями и желаниями. Кому землю, кому волю, кому добычу. Как там — вина красного и бабу рыжую.
Вот и никак решить не могу, а что важнее и кто прав.
Так. Теперь пора судьбу татарскую решать.
— Григорий, на пару слов. — Я подозвал подьячего
Мы чуть отошли в сторону.
— Чего хотел, воевода?
— Я человек не местный, московский. Вы обычно, что с татарами пленными поступаете? Что делаете? Не вешать же их всех? — Я смотрел на него пристально. — Отпустит всех, как-то… Силу только плодить. Что скажешь?
— Ну… — Он погладил свою козлиную бородку. — За Богатура и беев выкуп просить можно. Или, отпустить, как дар полководцу. Не знаю о чем ты там с ним говорил точно. Тебе тут виднее. Кого-то же он казнить хочет, как предателя, за непослушание. Кто-то ему дорог, нужен. Такое тоже практикуется, бывает. Знак доброй воли. Только… Казаки не оценят.
Я кивнул, что-то такое я и сам думал, но хотел уточнить. А то отпущу, а мне потом очередной заговор из-за татар распутывать и виновных на деревьях вешать. Лучше уж со знанием дела и эпохи подойти.
Проговорил.
— Богатура я как раз думал с головой Кан-Темира отправлять к Дженибек Герайю. С беями сложнее. Думаю, выкуп требовать можно, но… Сложная политика. А с рядовыми что?
— Ну… Холопы из них такие себе. Люди все же боевые, да и степняк он за конями хорошо следит, а рож сеять… Не его это. Удрать могут. — Он нахмурился. — Я бы их Чершенским отдал. Они, казаки донские, с этим лучше решат вопрос. Но, кого-то, можно и у нас оставить. Работать заставить. Кто менее дикий, побитый, волей павший. На земле работники всегда нужны.
— Верно. Поговори с Чершенскими сам. Скажи, мое распоряжение.
Не очень мне нравилась идея торговать людьми, а донцы, скорее всего, все это и будут проделывать. Но. Во-первых, в это время это было вполне нормальным явлением. У нас на Руси свои рабы — холопы были. Несвободные крестьяне, попавшие в зависимость. Еще до появления самого фактора крепостничества такое у нас было. Во-вторых, возможно это будет какой-то обмен. Что там Черенские предложат, пока не ясно. В-третьих, заставлять пленных работать и восстанавливать то, что они или их родичи натворили за прошлые годы — дело привычное. Это часть контрибуции. Ну и в-последних — мы вас сюда не звали. Сами пришли.
Григорий, стоял, ждал, чего еще скажу. Я повторил, после паузы.
— Да, собрат мой, обсуди с донцами этот вопрос. А с Богатуром я поговорю. Беев тут оставим или в Воронеж отвезем, выкуп ждать будем. Тоже по деньгам, сколько за кого положено, обсуди. Самых ценных, троих и Богатура, отпущу.
— Сделаю, воевода. — Подьячий кивнул.
— Спасибо, давай сейчас. А я пока с татарами поговорю. А то ночью как-то мы, считай, не прояснили ничего.
Он кивнул и отправился в лагерь к донцам.
Я двинулся вперед и увидел справа от лазарета Серафима, несколько вооруженных бойцов и девять татар. Одного я узнал, это был Богатур, сотоварищ Кан-Темира и его кровник, наверное. Не телохранитель, а именно второе лицо в войске, доверенное.
У нас бы такое назвали советник. А у них — а бес разберет этих басурман.
Помимо него близь ворот сидело скрючившиеся в три погибели, еще восемь человек. Одетые все они одинаково, в исподнее. Короткие нижние штаны, еле выглядывающие из-под длинной туники с разрезами по бокам. Связанные, злые, утомленные, если не сказать измотанные до крайности люди. Все с бледными лицами, полными боли. Побитые, в копоти, запекшейся крови, грязные, дурнопахнущие.
Подошел, замер над ними всеми, осмотрел пренебрежительным взглядом.
— Ну что, граждане татары, поговорим. — Я навис над ними. Сейчас здесь решалась их жизнь. И не только их личная, но и подчиненных, находившихся у меня в плену.
Пока Григорий общается с донцами, я покручу им немножко мозги.
С иной стороны от проведенного мной разговора зависела и наша судьба, и судьба Дженибека Герайя. Поведет ли он войско обратно в Крым решать свои дела, или все же мурзы, беи и прочие значимые татары, что находятся подле него, убедят его отомстить за смерть Кан-Темира. Он-то сам, лично, конечно же, будет ей очень рад. Но, не расценят ли иные «башни» татарской власти уход как слабость.
Сложно все. Интриги, заговоры, политическое давление внутри одной огромной фракции. Мне своих, отечественных хватает, смуту разжигающих все сильнее, в татарские лезть — нет уж, спасибо, увольте. Но, вроде бы наше общение с сыном хана показало, что идея вернуться в
