Да не судимы будете - Игорь Черемис

Андропов помолчал.

— Налей-ка мне ещё, только немного, — попросил он.

Он подождал, пока я выполню его просьбу — и снова выпил вино, не предлагая мне чокнуться. Это застолье всё ещё напоминало мне поминки, но у меня не было идей, кого мы поминаем таким странным способом. Я не мог исключать, что меня, потому что ступил в какие-то неизведанные земли, где ориентировался очень плохо и не знал, к чему приведет каждый мой шаг.

— Вижу, ты много об этом думал, Виктор… — спросил Андропов.

Я хотел схохмить про пару месяцев и всю жизнь, не раскрывая, что имею в виду, но не стал ничего говорить. Просто смотрел на него и ждал продолжения.

— Другие люди думали об этом ещё больше, смею тебя уверить, — сказал он, так и не дождавшись моей реакции. — Я показал двум проверенным товарищам твои записки. Они интеллигентные люди и были очень аккуратны в выражениях. Но оба сказали, что это явная попытка возвращения сталинизма. А один из них указал, что вслед за Сталиным придется вытаскивать из небытия, как ты выразился, и других деятелей тех времен. Например, Лаврентия Берию. Готов ли ты к этому?

Я хмыкнул, уже не скрываясь.

— Это самый страшный деятель, которого ваш знакомый вспомнил? С Берией проще всего — он как раз остановил массовые репрессии, начатые Ежовым, а потом курировал советский атомный проект, то есть благодаря Берии у СССР есть ядерная бомба. В общем, заслуги есть. Ну а всё остальное можно записать в ошибки. Кажется, его обвинили в работе на какую-то разведку? Вот и оставить всё именно так — под конец жизни бес попутал товарища Берию, на что партия ему и указала… Я больше другого опасаюсь…

Я запнулся, заметив на лице Андропова непонятную мне радость.

— И чего же? — поторопил он.

— Как возвращать из небытия, допустим, Троцкого, — ответил я.

— Ну у него тоже есть ошибки и заслуги? Я правильно понимаю твой подход? — уточнил он.

— Всё есть, как не быть, — согласился я. — Вот только сейчас на Западе троцкизм весьма распространен, и многие движения, которые называют себя коммунистическими, на самом деле ориентируются на труды именно Троцкого. Нам нужно будет очень хорошее идеологические обоснование, если мы начнем его возвращать в нашу историю. А это архисложная задача.

— Ах, вон оно что… да, про троцкистские секты нам известно, — кивнул Андропов. — Но, думаю, Михаил Андреевич со своими сотрудниками смогут с этой задачей справиться.

Я едва заметно поморщился. В таланты Суслова и его подчиненных я не верил абсолютно, но говорить это вслух не собирался.

— Возможно, Юрий Владимирович, мне об этом сложно судить, — деликатно ответил я.

Он снова рассмеялся.

— Виктор, ты не хочешь перейти в Первое главное управление? — вдруг спросил он. — Все твои идеи направлены вовне, а не внутрь нашей страны. Даже те самые иноагенты. Когда мы задумывали создание Пятого управления, то считали, что оно должно сосредоточиться именно на внутренних врагах.

— Нет никаких внутренних врагов, — устало объяснил я. — Есть люди, которые работают на наших противников. А уж сознательно они это делают или по дурости — вопрос даже не десятый.

— Вот как… — он задумался, но потом вскинулся. — Недавно в донесении одного нашего источника я прочитал о его беседе с сотрудником американской разведки. Этот сотрудник признал, что они не в состоянии сами захватить Кремль, но собираются воспитать людей, которые смогут это сделать, и готовы помочь этим людям. Ты это имеешь в виду? [4]

— Да, Юрий Владимирович, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Я уверен, что ваш источник прав, американцы и их союзники действуют именно так. И деятельность людей, которых они воспитывают, надо всячески ограничивать. Объявлять иноагентами, сажать за малейшие нарушения законодательства, выбивать у них почву из-под ног. Но нам нужны инструменты, которые позволят справиться со всем этим диссидентским кагалом без потери времени. Мы должны работать быстрее, чем они нам вредят.

— Как с Якиром, за пару месяцев? — Андропов нехорошо прищурился, словно потратив на Якира столь мало времени, я нарушил какую-то священную клятву офицера КГБ.

— Именно, — твердо сказал я. — Два месяца — и переход к другим делам. А Якир пусть сидит.

— А если он снова вернется к своей борьбе после освобождения?

— Пусть возвращается, — я пожал плечами. — К тому времени у нас будут собраны показания и будет накоплена доказательная база ещё по нескольким пунктам обвинения в его отношении. И если он снова возьмется за старое — всё это тут же отправится в суд, и он сядет уже не на год, на который мы с ним договорились лишь ради ускорения процесса осуждения, а лет на пять-семь.

— Конвейер… — прошептал Андропов. — Это же тот самый конвейер, который придумал в тридцать седьмом Ежов… Ты что задумал⁈

Последние слова он почти прокричал, вскочив на ноги и едва не опрокинув стол. Я остался сидеть и спокойно смотрел на него снизу вверх.

— Да ты… — он явно забыл все подходящие слова. — Ты — сталинист! Хуже Ежова! Хуже Берии! Правильно мне сказали, что ты задумал реабилитацию Сталина, чтобы открыто почитать своего кумира! Таким не место в Комитете!.. Сосунок… ты жизни не видел ещё…

— Юрий Владимирович, — громко сказал я.

Он замер и посмотрел на меня глазами, в которых пылала благородная ненависть.

— Что?

— Успокойтесь, — попросил я. — Что ж вы все так любите навешивать ярлыки… наверное, вам так проще. Как в магазине — повесил ярлык и сразу понятно, что это за фрукт. А я не сталинист. И не троцкист, предупреждая ваши дальнейшие догадки.

— А кто ты?

— Что вы имеете в виду? — холодно спросил я.

В конце концов, гость не должен оскорблять хозяев, кем