Неприкаянный 2 - Константин Георгиевич Калбанов
Сколько погибло членов экипажа я не в курсе, но видел, что многие попрыгали в море в спасжилетах, и несколько шлюпок. А ещё, к месту гибели поспешили лёгкий крейсер «Цусима», авизо «Тихая» и четыре миноносца. В любом случае, нас это больше не касалось. Нужно было спешить на помощь нашим, всё ещё уступавшим японцам.
Камимура вполне трезво оценил расклад, и имея преимущество в ходе, предпочёл уклониться от боя. Мы успели послать в него несколько фугасов на большой дистанции, и я даже дважды добился попаданий в «Токиву», но на этом и всё. Бой закончился. Крейсерам Иессена конечно досталось, но, по сути, они отделались лёгким испугом.
Казалось бы, всё хорошо. Но уже через две недели по прибытии во Владивосток меня арестовали, и посадили на гауптвахту. Увы, но воплотились мои худшие опасения. Я был обвинён в нарушении гаагской конвенции и ещё бог весть чего. Одним словом, аукнулся расстрел шлюпок с потопленного вспомогательного крейсера «Кобе-Мару». Британский пароход сумел спасти двадцать восемь человек, не утонувших и едва живых от переохлаждения.
Бриты подняли вой до небес, который подхватили немцы и даже французы. Хотя почему даже. Как там у Черчиля – у Британии нет постоянных врагов и постоянных друзей, а есть только постоянные интересы? Это справедливо для любого государства. Даже для России. Только у нас об этом никто не знает.
Что было у следствия против меня? По сути слова. Что было у меня в мою защиту? Тоже слова.
Кстати, я напрочь отрицал расстрел из орудия, понятия не имея поддержат ли меня парни. Они встали на мою сторону. А может решили, что краем может зацепить и их. В любом случае, все стояли на своём, торпедная атака была. Передача по беспроволочному телеграфу тоже. И это уже не военная тайна. Увы. Японцы не дебилы и поняли, что их шифры у нас. А вот расстрела шлюпок не было. Заведомо ложные координаты гибели «Кобе-Мару»? Ну что вы! Это трагическая ошибка! У меня с этим вообще проблемы. То мимо Артура проскочил прямиком в Дальний. То в Чифу оказался. И всё задокументировано.
Итак. У обеих сторон только слова. Но при этом меня упрятали в камеру. Возмущённая общественность? Заступники за героя войны? Да я вас умоляю. Все меня уже осудили, и готовы распять. Потому что цивилизованная Европа не может врать.
Ну ладно, в данном конкретном случае эти гейропейцы, где содомия пока ещё преследуется по закону, не врут. Ну и что? Мы, на секундочку воюем, там не было гражданских и под определение военнопленных они не подпадают. В конце концов, у них могло быть оружие, и то, что в меня не стреляли, ни о чём не говорит.
Нет, это я не перед собой оправдываюсь. Я пытаюсь понять, о чём думают те дебилы, которые приказали пригвоздить меня к столбу позора. Вот ей богу, так и напрашиваются слова Верещагина – за державу обидно. Николашка как халдей спину гнёт перед забугорными господами. Ведь только он может подписать указ о лишении меня наград и разжаловании. Отца его на него нету…
Едва приговор был зачитан, как с меня сначала сняли все ордена, и отобрали кортик. И чего было заставлять напяливать все регалии? Показушники хреновы. Под занавес срезали погоны. Ну всё. Теперь я рядовой, простите, матрос Кошелев, прохожу действительную службу на броненосце «Севастополь». Класс! Осталось только понять, нужно ли мне оно вообще, иди податься в дезертиры и пожить в своё удовольствие. Мир большой, места предостаточно, со средствами существования у меня вообще никогда проблем не возникало.
Нет. Бежать я никуда не буду. И чувство долга тут вообще ни при чём. У меня теперь вот такой зуб на старуху вылез, и я о-очень хочу с нею пободаться. А вообще, грех жаловаться. В конце концов, я нанёс ей удар, спас восемь русских кораблей, ведь в известной истории «Диана» разоружился в Сайгоне. А вместо «Рюрика» на дно отправил «Ивате». Вот старая и ответила мне оплеухой. Нормально, чего уж там. Я же знал, что легко не будет…
– Матрос Кошелев, почему не отдаёте честь? – остановил меня лейтенант Ислямов.
– Виноват, ваше благородие. Задумался, – вытянулся я перед ним, бросив ладонь к обрезу бескозырки.
Похоже, мне теперь припомнят всё. И даже тот факт, что именно благодаря мне отряд прорвался из осаждённой крепости, за что все офицеры были награждены орденами святого Георгия, а нижние чины Георгиевскими крестами. Наградной дождь обошёл только моих матросов. Хорошо хоть их прежних наград не лишили. Мне конечно неприятно, но для них это была бы трагедия. Они ведь все у меня полные кавалеры. М-да. А у меня ли?
– О чём же ты задумался матрос? Уж не о небесных ли кренделях?
– Никак нет, ваше благородие. Наград и звания меня лишили, но не мозгов, а в голове у меня много ещё чего есть.
– Матрос, тебя не учили, куда нужно смотреть начальству? – зло бросил старший штурман.
Угу. Не нравится, когда тебе смотрят в глаза без тени страха, а главное уважения. Просто как на пустое место. А как мне ещё на него смотреть? То же мне, решил самоутвердиться за мой счёт.
– Ваше благородие, несмотря на все перипетии, я всё ещё дворянин, и хотя будучи нижним чином не могу бросить вам вызов, вас это не красит.
– Боцман! – резко выкрикнул он.
– Я ваше благородие, – тут же нарисовался оный.
– Матросу Кошелеву за пререкание с офицером три наряда вне очереди.
– Есть, три наряда вне очереди, – разом гаркнули мы.
– Ты, Олег Николаевич вёл бы себя потише. Оно и тебе полегче будет, и мне попроще, – проводив взглядом лейтенанта, тихо произнёс старый служака.
Вот уж кому не позавидуешь, иметь в подчинении такого ухаря как я. Тут ведь всё время как по тонкому льду ступать приходится. Сегодня я разжалован в матросы, завтра же, глядишь, вновь предстану в золотых погонах, да при всех орденах. А тогда уж могу и припомнить и отыграться.
– Прости, Матвеич, не привык я ещё. Но я непременно постараюсь больше не попадать впросак.
– Уж постарайся. Но отработать придётся.
– Это уж как водится. Только очень прошу, не в гальюн.
– Ну, дураком я вроде никогда не был. Только учти, что легко не будет. Чтобы вдругорядь, мне жизнь не портил. Ладно, пока свободен.
– Есть.
На батарейной палубе, она же жилая, меня ожидал очередной сюрприз. Господи, как же меня всё же народ ненавидит-то. Я и подумать прежде такого не мог. Сразу с десяток
