Черные молнии. Повелитель Ижоры - Александр Альбертович Егоров
Катер медленно сносило к песчаной косе, где валялись обломки шведского дракара. Несколько неподвижных тел лежало на желтом песке, и лужи крови были видны издалека. На волнах качались доски. Высаживаться на берег отчего-то не хотелось.
– Тамме, – позвал я. – Тамме, ты где? Слушай, Тамме. Проверь электричество.
Но механик со страху перестал понимать русский язык. Я ткнул пальцем в пульт:
– Подключи резервное питание. Там, внизу. Дошло? Иди быстро. Надо попробовать запустить моторы.
Тамме кивнул и, шатаясь, побрел вниз, в аккумуляторный отсек.
– Король Олаф умеет посылать молнии, – проговорил Харви, по-прежнему белее мела. – Я не верил.
– Нет здесь никакого Олафа, – заявил я.
– Олаф-Магнус, король-чернокнижник, – прошептал Ник. – Надо же. Значит, это правда,что…
Он не успел договорить. Только ахнул и вцепился обеими руками в леер: из-за мыса появился еще один корабль.
Это был громадный черный дракар о шестидесяти веслах, с золотой орлиной головой на форштевне. Клюв орла был хищно загнут. Опираясь на длинную орлиную шею, на носу стоял высокий человек в темном плаще и в стальном шлеме, и вправду похожем на кастрюлю-скороварку. Его лица не было видно – его скрывал щиток с прорезями для глаз. Грудь защищал тускло блестящий стальной панцирь. На поясе у него висел короткий меч. Даже без бинокля я видел, что он смотрит на меня. Этот взгляд напомнил мне что-то. Вероятно, у всех крутых парней во все времена оДианаковый взгляд, решил я. Этот был по-настоящему крут. Конунг Олаф. Да еще и Магнус, что означает «великий». Великий король.
«Наверно, никто в нашем мире никогда не стрелял в настоящего короля, – зажглась в моей голове сумасшедшая мысль. – Будет потом что рассказать… если придется».
Еле передвигая ноги, я попробовал пройти на нос, где задрала ствол в небо наша безотказная пушка. Это было непросто. Казалось, силы покинули меня. Это было необъяснимо, и все же я не мог ступить дальше ни шагу.
В воздухе звенело электричество. Я беспомощно оглянулся.
– Дайте автомат, – велел я, и кто-то – кажется, Харви – протянул мне «узи».
Уже сжимая в руках оружие, я на секунду помедлил. «Что-то идет не так, – подумал я с тревогой. – Что-то не так. Он же над нами смеется». Король Олаф и вправду смеялся, и смех этот был совсем не добрым. Его голос далеко разносился над водой и отдавался эхом в прибрежных скалах. Казалось, сами камни говорят с нами на своем, враждебном языке. Мне стало не по себе.
– Что… он… хочет этим сказать? – подумал я вслух. – Он что, не понимает? Мы же их всех…
Я медленно навел на шведа ствол автомата. Стрелять издалека было глупо, но палец сам собой тянулся к спусковому крючку, будто кто-то управлял им помимо моей воли. «Чернокнижник, – вспомнил я. – Чертов колдун». Голова моя кружилась, руки дрожали. Мало того: «узи» вдруг начал разогреваться и через несколько секунд стал нестерпимо горячим. Я хотел разжать пальцы, но уже не мог. Должно быть, мое лицо перекосило от боли, потому что Ники толкнул меня в бок и крикнул:
– Не надо! Не стре…
Короткая очередь ударила по ушам, и тут же я отбросил раскаленный автомат в сторону. Но было поздно: там, на носу дракара, король Олаф поднял руку (в руке что-то блеснуло) – и тотчас же вслед за этим позади нас раздался оглушительный хлопок. Стекло рубки рассыпалось сияющим дождем: там, внутри, как будто взорвалась фосфорная бомба – я снова ослеп и оглох и успел только заметить сноп электрических искр, летящих прямо мне в лицо. Я поскользнулся и начал падать навзничь, хватаясь за воздух. Трос леера лопнул, и последним, что я успел почувствовать, был парализующий ужас свободного падения.
Часть 21
Глава 2,
в которой победители и побежденные меняются ролями
Тишина казалась тупой и безнадежной, как в больнице ночью, а про темноту и сказать было нечего – глаза словно развернулись внутрь, и этими перевернутыми глазами я видел какую-то неясную, то ли мнимую, то ли реальную светящуюся паутинку, по которой то и дело проскакивали электрические заряды. Ну, или мне так представлялось. Я знал, что эти научно-фантастические образы прижились в моей голове совсем не случайно, но – хоть убей – не мог сообразить, с чем это могло быть связано.
Сколько прошло времени? Час? Два? Целые сутки?
Я смутно помнил, как в рубке рванула молния. Потом я, кажется, барахтался в холодной воде. С тех пор в памяти была темнота и тишина.
Мало-помалу я начал приходить в себя. Оказывается, я лежал ничком на подстилке из прелых опилок (их запах был не слишком приятным), причем лежал почти что голым, в одних порванных джинсах; кроме того, почему-то болел бок, будто меня долгое время пинали ногами.
Я поерзал на подстилке, попробовал подтянуть ноги и сесть – и тут только обнаружил, что на левой ноге у меня болтается тяжелое металлическое кольцо, а к кольцу приделана цепь. Эта цепь премерзко позвякивала при каждом моем движении и, когда я попытался отползти в сторону, удержала меня уже через пару метров. Другой конец цепи был прикреплен к железному костылю, накрепко вмурованному в пол, и не то что вытащить, но даже и пошевелить его голыми руками не представлялось возможным.
Глаза все никак не хотели привыкать к темноте. Мне оставалось разве что прислушиваться и принюхиваться. Слух мало что дал; я начал подозревать, что моя тюрьма (а это, конечно, была тюрьма) устроена глубоко под землей. Воздух, впрочем, не был затхлым. Даже наоборот. В этом воздухе пахло озоном. Хотелось дышать глубоко: при каждом вдохе кровь как будто вскипала, и я не мог понять, нравится мне это или нет.
Вдруг где-то далеко заскрипела дверь,
