Нам бы день простоять, да ночь продержаться! - Сергей Альбертович Протасов
Когда огляделись, поняли, что уперлись в хорошо оборудованные полевые позиции не менее двух полнокровных рот, засевших на прибрежных возвышенностях выше хлипких, едва ли не картонных домишек, жавшихся к самой воде. Вскоре оттуда зачастил еще один пулемет, лишив возможности не только атаковать намеченные первоочередные цели, но даже и предпринять обходной маневр в южном направлении для соединения с войсками в порту. А подавить эту хитрую оборону с моря не давали возвышенности. Открытой оставалась только дорога назад, к шлюпкам.
В отличие от русских, оказавшихся теперь зажатыми на двух небольших участках берега, японцы по-прежнему могли свободно маневрировать силами и скрытно подтягивать войска по дорогам и тропам. Это невозможно было отследить в лесном массиве, покрывавшем гряду холмов, тянувшихся вдоль всего западного берега бухты Нагаура, и в плотной застройке городских окраин, а также станционных и портовых складов. Благодаря этому, они очень быстро получали большое численное преимущество на едва намечавшихся направлениях атак высаживающихся, легко отражая их. При этом огонь полевой артиллерии и пулеметов все время усиливался, несмотря на частую ответную стрельбу с палуб как прорвавшихся, так и застрявших на входе кораблей.
Под этим натиском десант, едва начав продвижение, был вынужден отступить назад к транспортам, заняв оборону в прилегающих строениях в зоне доступа флотских пушек. Там поднакопили сил, но, несмотря на их плотное прикрытие, снова продвинуться вперед не удавалось. Соответственно злосчастные батареи все так же оставались недоступными ни с воды, ни с суши, а потери неумолимо росли.
Командир первого батальона полковник Панфилов, командовавший высадкой, оценив сложившуюся ситуацию, понял, что под таким плотным огнем выгрузка тяжелого вооружения и дополнительных сил в порту невозможна. А без этого, с наскока всего двумя уже потрепанными батальонами, без собственной артиллерии на берегу, занять даже ближайшие японские форты было абсолютно не реально. Так что о возможности полного подавления береговой обороны в ближайшей перспективе речи пока не шло, о чем и распорядился передать старшему командованию через «Риона» с «Кубанью».
За их возней у входа напряженно следили с броненосцев, так что неприятное известие достаточно быстро достигло начальства. Тем не менее, держа в уме те полтора часа, что нужны транспортам для перехода от Кисарадзу до Йокосуки, и видя начатую перевозку войск с подранка и его «эвакуатора» шлюпками, Дубасов посчитал все еще возможным добиться перелома в ситуации. Он приказал вызвать конвой с основным армейским контингентом, отправив вернувшиеся из порта миноносцы и освободившиеся прорыватели для их встречи. Еще оставалась надежда, что по мере наращивания группировки на берегу, чаша весов все же качнется в нашу сторону.
Но спустя полчаса, получив очередной неутешительный рапорт из порта, он все же вынужден был скомандовать «отбой». Хотя все японские береговые батареи западной и центральной части Йокосукского укрепленного района молчали, а русский флот полностью контролировал подходы к Йокосуке, обеспечив доставку в порт и его ближайшие окрестности почти двух батальонов, не считая морской пехоты, стало ясно, что штурм провалился. Войскам, обосновавшимся еще утром на западном побережье полуострова Миура, судя по всему, так и не удалось прорваться к городу, и это стало критической каплей, обрушившей все.
К тому времени удовлетворение постоянных срочных запросов вспомогательных крейсеров о поддержке пехоты, избиваемой на берегу, с прикрытием которой они явно не справлялись, не позволяло вести достаточно плотный огонь по береговым укреплениям. К тому же, как выяснилось, стрельба броненосцев с предполагаемых планом дистанций была недостаточно эффективна, а подавляющее действие шрапнели и даже доработанных сегментных снарядов на японские укрепления вообще оказалось минимальным. Это резко контрастировало с результатами аналогичных стрельб при штурме Сасебо.
Как только противник смог привести к молчанию все русские батареи, бившие ему в спину, форты начали оживать. Вероятно, они были доработаны основательнее, чем те японские береговые крепости, с которыми приходилось иметь дело ранее. Пока еще это было не столь опасно, но вряд ли так будет продолжаться долго.
Вдобавок, в дополнение к тревожным докладам Панфилова, пришло еще и сообщение от «Нахимова», из-за своей вынужденной позиции выполнявшего рискованную роль передового дозора в Ураге. С него доложили о множестве дымов, показавшихся в проливе с южных румбов. Явно возвращался японский флот.
Хоть он, насколько пока было известно, и состоял всего лишь из вооруженных пароходов да легких минных сил, в условиях приближавшейся ночи это было достаточно опасно. Особенно учитывая тот факт, что караван хрупких транспортов, исполняя приказ своего адмирала, как раз только-только выбрался через игольное ушко прохода в бонах и начал движение на запад. Пока развернутся да обратно протиснутся… А из охраны при них лишь старичок «Донской» да два отряда эсминцев. Явно недостаточно. Если японцы успеют навалиться всем скопом, коли не сомнут, так обойдут такой жидкий заслон и непременно учинят кровавый погром в обозе.
Тянуть их всех сюда тоже не вариант. Поскольку схема минных заграждений Ураги была неизвестна, лишенные свободы маневра русские отряды не могли перехватить и уничтожить противника на подходах. Значит, с наступлением темноты следовало ждать новых сильных атак, которые, оставшись у почти разрушенной, но так и не павшей Йокосуки, придется отражать на неподготовленных позициях, да еще и с недобитым врагом в тылу.
Учитывая это, выбора не оставалось. Скрепя сердце, Дубасов приказал начать срочно принимать десант обратно на вспомогательные крейсеры и отступать из порта. А флоту всемерно прикрыть амбаркацию и готовиться отходить уже проверенным маршрутом в Кисарадзу.
Получив это распоряжение, «Амур» с «Сунгари» открыли сильный заградительный огонь по портовым строениям и предполагаемым японским позициям, что несколько ослабило давление и позволило пехоте вернуться на причалы, уже изрядно оглоданные шрапнелью и шимозой своих хозяев. С собой тащили всех раненых и даже убитых, кого смогли подобрать или успели откопать из-под завалов.
Картина разрухи вокруг пугала. В безудержном стремлении разнести в пыль пришлых чужаков, японцы не щадили и ничего своего. Всего за час боев в порту и вокруг него были потоплены, большей частью японским огнем, все баржи, буксиры, боты и прочая мелочовка. Краны и другие погрузочные устройства утратили лаконичную прямоту геометрических линий функциональных стальных конструкций, раскуроченных снарядами. Склады и портовые мастерские торговой гавани, так же как и станция Таура, тщательно обрабатываемые артиллерией сразу обеих противоборствующих сторон, лежали в руинах и разгорались все сильнее. Среди городских кварталов в нескольких местах тоже вставали столбы дыма. Шальные снаряды, наши и японские, частенько рвались и в жилой застройке.
