Художник из 50х Том II - Сим Симович

— Знаете, что самое интересное? — сказал он задумчиво. — В Корее вы хотели спасти людей от войны. Теперь будете спасать их от неправильных мыслей.

— Это разные вещи, — возразил Гоги.

— Нет, — покачал головой Крид. — Это одно и то же. Война за умы человечества. Только теперь вы будете воевать не мехами, а идеями.

Он сел в подъехавшую машину, опустил стекло.

— Удачи, товарищ министр. И помните — на этот раз ошибок быть не должно.

Машина уехала, оставив Гоги одного на тротуаре с папкой документов в руках. Он посмотрел на здание, которое теперь стало его новым местом работы, и понял — жизнь художника Гогенцоллера закончилась. Началась жизнь министра культурной политики.

И он был готов к этой новой роли.

Глава 12

Черный ЗИС-110 остановился перед величественным зданием на Мясницкой улице. Гоги выглянул из окна и замер — перед ним возвышалось его собственное творение, воплощенное в камне и металле. Концепт министерского здания, который он набросал еще год назад для общих архитектурных работ, превратился в реальность.

— Впечатляет, не правда ли? — сказал Крид, выходя следом. — Ваши эскизы стали основой проекта. Строили рекордными темпами — всего за восемь месяцев.

Гоги медленно поднял голову, охватывая взглядом все здание целиком. Двадцать этажей чистых геометрических линий, каскадных уступов и вертикальных акцентов. Классический ар-деко, но с советским размахом — каждая деталь была увеличена, усилена, подчеркнута.

Фасад из серого гранита перемежался вставками черного мрамора, создавая строгий, почти монументальный ритм. Огромные окна первого этажа обрамляли бронзовые рамы с геометрическими узорами — те самые, что Гоги рисовал в своих набросках, думая о будущем советского искусства.

— Узнаете свой почерк? — спросил Крид, наблюдая за реакцией художника.

— Узнаю, — тихо ответил Гоги. — Но это больше, чем я представлял.

Центральный портал был настоящим произведением искусства. Бронзовые двери высотой в пять метров украшали барельефы — рабочий с молотом, колхозница с серпом, ученый с книгой, художник с кистью. Все фигуры устремлялись вверх, к солнцу, изображенному в виде стилизованной звезды над входом.

— Над барельефами работал Мухин, — пояснил Крид. — По вашим эскизам, разумеется. Говорит, никогда не получал более точных художественных указаний.

Гоги подошел ближе, провел ладонью по холодной бронзе. Каждая складка одежды, каждая мышца были проработаны с удивительной точностью. Но главное — в лицах фигур читалась та самая устремленность в будущее, которую он пытался передать в своих рисунках.

— Пройдемте внутрь, — предложил Крид, направляясь к входу.

Двери открылись бесшумно, и Гоги оказался в просторном атриуме. Потолок терялся в высоте — сорок метров вверх уходили мраморные колонны, поддерживающие стеклянный купол. Солнечный свет, проникая сквозь витражи, окрашивал все вокруг в золотистые тона.

— Боже мой, — выдохнул Гоги.

Пол выложен был мозаикой из разноцветного мрамора — сложный геометрический узор, который он когда-то набросал для обложки книги об искусстве будущего. Теперь по этому узору могли ходить тысячи людей каждый день.

В центре атриума возвышалась скульптурная композиция — стилизованное дерево из белого мрамора, ветви которого поддерживали символы искусств: лиру, палитру, театральные маски, кинокамеру. У основания дерева располагался фонтан с кристально чистой водой.

— Символизм понятен? — спросил Крид. — Искусство как древо жизни, питающее духовную культуру народа.

— Понятен, — кивнул Гоги, не в силах отвести взгляд от скульптуры. — И красиво исполнен.

Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Перила из полированной бронзы были украшены теми же геометрическими мотивами, что и фасад. Каждая деталь здания подчинялась единому художественному замыслу.

— Здесь будут располагаться отделы кино и театра, — объяснял Крид, ведя Гоги по коридору. — Третий этаж — литература и издательское дело. Четвертый — изобразительное искусство и архитектура.

Кабинеты были просторными, с высокими потолками и большими окнами. Стены обтянуты тканью спокойных тонов, мебель выдержана в стиле ар-деко — простые, строгие формы, благородные материалы.

— А где мой кабинет? — спросил Гоги.

— На двадцатом этаже, — улыбнулся Крид. — Самый верх. Оттуда видна вся Москва.

Лифт поднимал их плавно и бесшумно. Гоги заметил, что даже кабина лифта оформлена в едином стиле — зеркала в бронзовых рамах, пол из черного мрамора с золотыми прожилками.

Двадцатый этаж поразил своим простором. Огромный зал с панорамными окнами на три стороны, высокие потолки с лепными украшениями, паркет из ценных пород дерева. В центре — массивный рабочий стол из красного дерева, за которым могли разместиться десять человек.

— Это все мое? — недоверчиво спросил Гоги.

— Все ваше, — подтвердил Крид. — Рабочий кабинет министра. Плюс приемная, переговорная, личная библиотека и небольшая мастерская для творческой работы.

Гоги подошел к окну, выходящему на юг. Внизу расстилалась Москва — Кремль с его древними башнями, широкие проспекты, стройки новых зданий. Город, который теперь во многом зависел от его решений.

— А это что? — он указал на мольберт, стоящий в углу у окна.

— Подарок от коллектива вашей бывшей студии, — пояснил Крид. — Хотели, чтобы вы не забывали о своих корнях.

Гоги подошел к мольберту, провел рукой по чистому холсту. Когда-то он стоял точно так же в своей маленькой мастерской, мечтая изменить мир искусством. Теперь у него была власть воплотить эти мечты в масштабах целой страны.

— Покажите мне остальные помещения, — попросил он.

Крид провел его по всему этажу. Приемная была оформлена в более спокойных тонах — бежевые стены, мягкая мебель, картины советских художников. Переговорная — строго и функционально, с большим овальным столом и портретами руководителей государства.

Но больше всего поразила библиотека. Стеллажи от пола до потолка заполняли редкие издания по искусству со всего мира. Альбомы живописи, трактаты по эстетике, монографии о великих мастерах прошлого.

— Здесь собрано все, что может понадобиться для работы, — сказал Крид. — Плюс регулярно поступают новинки из-за рубежа.

Гоги остановился перед полкой с книгами о русском искусстве. Левитан, Репин, Суриков — мастера, чьи произведения он изучал еще в юности. Теперь он должен был продолжить их традиции, но в совершенно новых условиях.

— А мастерская? —