Темная лошадка - Владимир Владимирович Голубев
Уже на третий день сейма, противоборствующие группы перешли от слов к делу — патриотическая партия начала решать вопрос саблями и пистолями. Во главе заговора встали Игнаций Потоцкий[2] и Август Чарторыйский[3], решившие оставить свои противоречия ради ненависти к русским. Вооружены были и диссиденты, которых поддержали сторонники Замойских. В схватке смешались все послы[4] и сенаторы[5]. Силы были примерно равны.
Однако уже через несколько минут стало понятно, что патриоты решили устроить новую Варфоломеевскую ночь[6] — в зал ворвалась толпа вооружённой шляхты с криком «Смерть еретикам!». Началась дикая рубка, где диссиденты и малополяки были уже в явном меньшинстве. Одновременно в городе начались погромы православных и протестантов.
Разнимать шляхтичей, воздев крест над головой и громко крича, бросился епископ Каменец-Подольский, которого тут же зарубил молодой Станислав Костка Потоцкий[7], слишком уж велик был градус ненависти.
Так бы, наверное, зарубили всех прорусских депутатов, но вмешался ещё один участник — русские солдаты. Рядом, как бы случайно, проходила полурота Ржевского полка, которая удачно разметала толпу перед входом, проникла в зал и дала залп поверх схватки, что позволило нашим сторонникам выбежать наружу. На улице их уже поджидали прибывшие к месту стрельбы солдаты русского гарнизона, которых вовремя вывел из казарм внезапно объявившийся полковник Штединг.
Под прикрытием наших войск депутаты, вместе с частью горожан, присоединившихся к ним, отошли к крепости Праги[8], где русский гарнизон уже приготовился к обороне. Полковник Штединг показал себя с наилучшей стороны — мало того, что смог выполнить все пункты нашего плана в нужные сроки, причём с полной демонстрацией случайности событий, так ещё и ухитрился выкрасть с сейма самого́ короля Станислава. Этот забавный факт буянящие шляхтичи умудрились заметить только тогда, когда ловкий русский офицер с полным полком, вооружённым до зубов, уже сидел в Праге и насмешливо поглядывал на беснующуюся толпу.
Спасённые же малополяки и диссиденты со всей возможной спешкой бросились по домам. Кошмар в Варшаве, получивший название «кровавый сейм», вызвал в Малой Польше и диссидентских регионах ещё больший подъём возмущения по отношению к патриотам.
В Королевской Пруссии немецкие дома и посёлки подверглись нападению мятежников. Деревенское протестантское население было уничтожено или бежало в города, Эльбинг[9] был взят католиками с ходу, и «эльбингская резня» напугала Европу, дав нам новый повод для дальнейших действий. Польские немцы заперлись в Гданьске и взывали к моей милости.
Такое развитие событий просто ошарашило императора Иосифа и короля Фридриха, однако они сейчас только и могли, что кусать локти, и наверняка им в головы забирались нездоровые мысли по этому поводу. Благо такое положение продлилось недолго. Король, запертый в Праге, не мог присоединиться к своим сторонникам, сейм не работал, и в Речи Посполитой к концу июня возникло аж четыре конфедерации.
Сторонники патриотов, собравшиеся в Плоцке[10], надеялись, что русские не смогут быстро подавить их мятеж, и у Габсбургов появится возможность прийти им на подмогу, как и планировалось ранее. Они сразу опубликовали воззвание к Австрии и Франции о помощи и начали собирать войска. В Брацлаве[11] собрались православные делегаты, которые обратились уже ко мне с просьбой о защите, также поступили и сторонники малопольской партии из Хшанува[12], и литовские протестанты в Троках[13].
Как только конфедерации обратились ко мне с просьбой вмешаться — мы получили формальное основание для решения польского вопроса. Король Станислав также опубликовал воззвание, призывающее русские войска навести порядок. Несмотря на осаду Праги, это его послание дошло до многих адресатов в Польше и Европе и полностью узаконило возможность нашего вмешательства.
Польская армия однозначно перешла на сторону короля и прорусских конфедераций. Браницкий, стараясь не вмешиваться в военные действия, так или иначе, всё же был на нашей стороне, и его войска позже выступали в качестве гарнизонов на захваченных территориях.
В начале июля я издал манифест «О принуждении Польши к порядку», где объяснял своим подданным всю тяжесть положения в соседней стране, а польское население призывал не препятствовать нашим войскам, которые пришли остановить войну и вернуть мир и порядок в города и сёла.
Суворов получил отмашку и полетел. Именно что полетел — так восприняли его действия в Европе. Русские войска передвигались с какой-то невероятной для современных армий скоростью, причём у Суворова в основном была пехота, кавалерийские части были собственно польские. Враждебная шляхта не успевала понять, куда он нанесёт следующий удар.
Варшава пала уже через неделю, Суворов снял осаду с Праги, и король Станислав вернулся к своим формальным функциям. Теперь уж все карты целиком были у меня на руках. Через два месяца всё было кончено. Совсем кончено. Уйти в Пруссию смогли очень немногие из мятежников. Август и Адам Чарторыйские были схвачены гданьскими немцами при попытке бежать в Пруссию. Молодой Адам был убит взбешёнными людьми, а его отец всё-таки был выдан русскому гарнизону, вставшему в городе.
Армия Суворова вела себя примерно, грабежи и насилие, конечно, имели место, но всё же были весьма редки. Поляки оценили порядок, приносимый нашими войсками, и принимали оккупацию довольно смиренно. Почти мгновенное подавление польского сопротивления произвело фурор в Европе. Нашу армию начали уважать и бояться значительно больше.
По итогам компании было убито более трёх тысяч мятежников, в том числе многие члены аристократических фамилий и взято в плен почти сорок тысяч человек. Суворов же безвозвратно потерял только четыреста двадцать солдат и офицеров, а у Браницкого убыль была и того меньше. Основную массу убитых повстанцев составили крестьяне-кашубы, которые яростно осаждали Гданьск, и толком не организовали охранение и разведку.
Чахоровский, который возглавил мятеж на севере Польши, поощрял рост католической реакции, но сам со своими лучшими людьми отбыл в Плоцк для участия в конфедерации и на места остались только мелкие шляхтичи и перевозбуждённые крестьяне. Во многом из-за этого и случилась страшная «эльбингская резня», которая ужаснула даже самих поляков.
Осада Гданьска была, но вот порядка и какого-то единства среди осаждающих не было. Поэтому удар Суворова разрезал бунтовщиков как горячий нож — масло. Из города вышли протестанты и устроили ответное избиение обезумивших католиков. Суворов смог вмешаться через несколько часов, но крови было пролито очень много.
Сразу после завершения боевых действий в середине сентября король Станислав объявил о созыве нового сейма для разрешения противоречий между фракциями, но выборы проходили под жёстким контролем русских войск, ибо только их присутствие удерживало шляхту и чернь от очередного братоубийства. Даже приход нашей армии и вывод из общественной жизни наиболее агрессивных её участников не снял
