Слуга Государев. Бунт - Денис Старый
Но духом я не упал, да и не видел к этому особых причин, на самом деле. Напротив, наслаждался тем, что вновь захотел жить. Ведь ещё только день назад, или немногим больше, когда Горюшкины из будущего получили заслуженное возмездие, я ни на полушку не ценил свою жизнь.
И вот теперь моё подсознание, словно за спасательный круг, хватается за любую, даже мало-мальскую причину, чтобы жить. А я и не собираюсь сопротивляться этим процессам. Ведь думающему человеку важно быть сопричастным к каким-то делам.
Наверное, отсюда в том числе и развивается тяга к власти, которая даёт сопричастности больше, чем какое-либо другое явление в обществе. Если эта сопричастность имеет место быть, становятся важны и другие сопутствующие явления — дружба, к примеру, или вопросы творческой самореализации возбуждают желание жить.
Особняком здесь стоит семья. Она… должна быть. Она — как данность, непременная часть любой жизни. Семья — опора, оттолкнувшись от которой, можно взлететь. Если иначе, то приходится вдвойне, втройне сложнее — и жить, и добиваться чего-то в жизни.
Итак, пока моя неуемная фантазия уже занимается программой освоения Марса, я не стал ей мешать, а лишь задвинул подобные мысли на задворки своего сознания. Сам же подведу итог.
У меня есть семья: мой отец, мать, два брата и сестра. По нынешним меркам — очень богатая семья. И дело не только в материальных благах, но и в том, что из пятерых детей трое выжили, в том числе и я. Вот истинное сокровище каждой семьи и Божье благословение!
Так что база, семья, у меня есть. Да, они мне родные, так я это и ощущаю. Что же тогда с самореализацией? Да и здесь, вроде бы, всё в порядке. Ага, и это думаю я, сидящий в подвале без единого лучика света!
Но ведь это и вправду так. Я взял на себя миссию и уже соответственно ей действую. Скоро за мной придут. Вот уж в этом я был уверен. Придут уже даже для того, чтобы посмотреть, кто столько всего наговорил.
Посмотрят: сумасшедший или складно врёт?
А на самом деле придут, чтобы развеять свои же страхи. Пусть не сразу прониклись ни словами, ни тем, что у меня прямо из груди серебряный православный крест словно бы растёт.
А потом тот же Долгоруков, Матвеев, может, ещё кто услышал… Они задумаются, присмотрятся к окружению, найдут тех, кому можно задать вопрос о состоянии дел. И когда ответов чётких не будет, а сомнения только помножатся, за мной придут.
На это ставка. На психологию. Но не только на нее.
Фантазия — та, опять же, рисовала иное: вот бы я просто пришёл в Кремль, меня бы пропустили, я бы поговорил, глядя прямо в глаза Матвееву или хоть бы и самому государю, и все — оп! — прониклись бы сразу же моими словами! Вот это было бы, конечно, здорово. Не пришлось бы думать о том, жёсткое ли мясо у крысы, и что будет с моим желудком, когда я это стану проверять на практике.
Ведь костерок-то тут не разведёшь.
Межгалактическому слёту русской космической конфедерации, до чего дошел прогресс у меня в фантазиях, состояться было не суждено. Ощущение времени показывало мне, что прошло достаточно. Так что желание действовать вдруг разрушили российскую космическую империю, будто бы она и не имела миллионы космических боевых звездолётов в своём флоте.
Больше мне тут делать нечего. Если утопающие не хотят спастись, то как их за волосы из воды не тяни, они утонут. Это выбор каждого: быть слепцом и глупцом, ничего не предпринимая; или стать активно бороться за себя и свое место под солнцем.
Я поднялся, похромал к двери. Она уже была открыта. Отмычки и нож справились с немудренным замком. Не сказать, что медвежатник, не специалист по вскрытию сейфов или даже дверей. Ну так и замок здесь был такой простой, что труда не составило бы открыть его и удариться в бега. Однако своей возможностью я пока не воспользовался. Лишь держал в уме и такую возможность.
А дальше? Можно же пройти через другие ворота, спокойно, чинно, придумать еще какое оправдание. Да то, что подрабатываю порученцем у главы Стрелецкого приказа Долгорукова. Нет? С боем прорываться. А уже потом подымать полк.
И все равно, даже в таком случае, я не собирался предавать нынешнюю власть. Даже бунташный полк должен будет прийти в Кремль на защиту царя. Пусть тогда попробуют меня бросить в темную.
— Отчего задвижкой дверь не закрыли? Желали, кабы сбежать пробовал? — прошептал я, выходя в коридор.
Никого тут не было, ни в подвале, ни когда я поднялся наверх, на первый этаж здания. Оставались только чуть дальше двери, ведущие к конюшням. И все, почти что свобода.
Выждав немного времени, когда глаза перестанут сильно щипать от света факелов, я, проделав те же манипуляции с дверью, доведя отмычку до характерного щелчка, приоткрыл скрипучую дверь и прислушался. Вот стоило же только лишь навесной замок повесить, и все, я оказался бы взаперти. Так нет же… Хотя, а кто знал, что так можно?
— Приведите его ко мне! — услышал я приближающийся голос. — Не пойду в колодную, не по чину мне.
Порадовало то, что голос этот был явно такого человека, что привык повелевать. Но и насторожило кое-что: говорил явно не Долгоруков. Всё-таки кроме него и боярина Матвеева в Кремле никого из власть имущих я не видел.
Матвеев… мелькнуло в голове, и я оставался практически уверен, что это он. Я не видел, через узкую щель, не видна была делегация по мою душу.
В голове сразу нарисовалась картина, как Никифор, а я не сомневался, что это он сопровождает Матвеева, теперь, наверное, думает, что ж ему делать. Ведь я, вроде бы как, побитый. Наверняка руки в серьёзных гематомах, как и ноги, в боку также болит. Но всё же относительно того, с каким усердием меня пинали, я словно и не битый.
Я спрятался за дверьми, в темном углу, ожидая, когда войдут в колодную люди. И это случилось скоро. Да, Никифор, со товарищи. Только уже не десяток был с ним, а семеро.
— Я ж зачинят дверцы, — недоуменно сказал десятник, но вошел во
