Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая - Геннадий Борисович Марченко
Очередная пауза. Видно было, что Гоша заново переживает тот неприятный в его жизни момент. Может, ещё и думает, что я ему посочувствую? Ага, щас! Я ещё могу посочувствовать Раскольникову, замочившего старушку-процентщицу топором. Тот хотя бы раскаялся. А этот, судя по всему, раскаиваться отнюдь не собирался. Вон с какой самодовольной мордой лежал, когда я зашёл в его палату.
— Ну что, отдал карточный долг?
— Отдал, — процедил сквозь зубы Вешняков. — Даже себе ещё неплохо осталось. Вернее, нам на двоих с Катькой.
— На что потратили прибыль?
— Да на что… Рестораны, шмотки… Не всё потратили, штука ещё почти осталась.
— И? Дальше что?
— А дальше был ты. Да ты всё уже знаешь. Катька опять подзудила, и даже мне нейлоновый шнурок в руки сунула, заранее приготовила, как знала. Хотели твой «Жигуль» тому же слесарю отогнать.
— Как фамилия этого слесаря?
— Не знаю, просто Костя.
— А гараж где его находится?
— В Котельниках. 1-й Покровский проезд, рядом там пруд ещё большой. Точнее не скажу, это показывать надо. Сними своё проклятье — я покажу, — с надеждой попросил Гоша.
— Проклятье, — хмыкнул я. — Покажешь, только уже следователю. Будет спрашивать, почему решил изменить показания — скажешь, что совесть заела. Он, конечно, удивится, мол, где ты и где совесть — однако другого варианта я для тебя не придумал. Папа твой, понятно, тоже на тебя давить будет, но ты помни про опухоль… Чего сопишь? За всё надо платить, Гоша, за всё. Вышку-то за одного покойника вряд ли дадут, но червонец вполне могут впаять. Или лучше сдохнуть в муках? Дело твоё. Ты морду-то не криви, умей отвечать за содеянное. Как по мне — отсидел положенный срок — и с чистой совестью на свободу. Думаю, папа всяко постарается, чтобы обеспечить тебе более-менее приличные условия отсидки. А там ещё, глядишь, по УДО выйдешь годика на три раньше. Всё-таки первая судимость. Ну что, договорились, Гоша?
— Договорились, — буркнул тот, чуть ли не до крови кусая нижнюю губу.
— Ну раз договорились, то позвольте, молодой человек, откланяться.
Дежурная медсестра уже добралась до кроссворда в конце «Работницы». Кивнула, когда я попрощался, и снова уткнулась в журнал.
Дома прокрутил плёнку, порадовавшись качеству записи, потом отчекрыжил лишние, на мой взгляд, места в начале и конце записи, сделал пару копий. Надеюсь, мне не придётся их кому-нибудь показывать.
Следователь Нуждин пригласил меня к себе в кабинет на третий день. Выглядел он, мягко говоря, подавленным. И при виде его постной физиономии сердце моё в надежде радостно забилось. Как оказалось, не зря.
— Гражданин Вешняков дал признательные показания, — буркнул майор. — Он сознался в том, что, подстрекаемый гражданкой Якимчук, планировал вас задушить.
— Да вы что⁈
Я постарался как можно более правдоподобно изобразить удивление.
— Всё запротоколировано.
Нуждин подвинул мне лист бумаги с копией набранного на машинке текста с уже оригинальной подписью дававшего показания Георгия Вешнякова.
В общем, я не спеша перечитал текст, чувствуя, как меня распирает от ощущения торжества справедливости. Вот же, всё приходится делать своими руками.
— Тут вон ещё и труп таксиста на нём, — сказал я, возвращая бумагу. — Это мне, можно сказать, повезло. Надеюсь, теперь-то все получат по заслугам. И он, его подельница, и те, кто его втянул в азартные игры. Хотя, конечно, там доказать будет сложно.
— Это уже наши проблемы, — отмахнулся майор. — По крайней мере, появилась печка, от которой теперь можно плясать. Но тут есть один нюанс… Если с сердцем у Вешнякова вроде всё в порядке, то с головой проблемы. Подозрение на рак головного мозга.
Он внимательно посмотрел на меня, как будто в чём-то подозревая. Я округлил глаза, покачал головой:
— Ничего себе… Вот это поворот.
— Короче, врачи сейчас его обследуют. Как бы там ни было, Вешняков подтвердил ваши первоначальные показания.
Глядя на унылую физиономию следователя, даже хотелось ему посочувствовать. Но как захотелось — так и перехотелось. Натуральный оборотень в погонах, такому самому место на нарах.
— М-да, надо же… И что, как скоро суд? — поинтересовался я.
— Такие дела быстро не делаются, — покрутил в пальцах шариковую ручку Нуждин. — Мы вас оповестим, как дело к суду пойдёт.
Эдак, чего доброго, я свадьбу раньше сыграю, чем Гошу посадят, думал я, покидая кабинет следователя. А такому важному мероприятию, как бракосочетание с последующим празднованием, хотелось бы закрыть все гештальты. Чтобы, как говорится, ничего за душу не тянуло.
После визита к следователю вечером позвонил Лебедеву, пересказал в общих чертах новости. Радости генерала не было предела.
— Рад, что всё так закончилось, — сказал он. — Но с чего бы…
— Наверное, совесть проснулась, — не дал ему закончить мысль я. — Оказывается, она присутствует даже у самых отъявленных негодяев.
Не рассказывать же, в самом деле, как всё было в реальности… Может, и поверили бы. Только оно мне надо? Не было меня в Первой градской, никто не знает о моём визите туда, только я и Гоша. А Гоша обещал не болтать, знает, чем это может для него закончиться.
Дома я немного поколдовал с ДАРом, избавившись от ещё видимых последствий удушения, и от странгуляционной борозды не осталось и следа. Признание Гоши получено, а мне уже надоело прятать шею за наглухо застёгнутым воротничком.
На следующий день позвонил Сотников, попросил встретиться. Мы пересеклись на лавочке в скверике неподалёку от моей больницы.
— Ничего не понимаю, — говорил комитетчик, облизывая мороженое в вафельном стаканчике. — Почему Вешняков-младший вдруг решил изменить показания… Вы часом не в курсе, Арсений Ильич?
Я тоже лизнул верхушку холодного лакомства. Всё-таки вкусное оно, советское мороженое. Без всякой химии и грёбаных красителей, после которых у людей развиваются всякие нехорошие болячки вплоть до онкологии. Хуже всего, что страдают дети — главные потребители сладостей. В том моём будущем этой гадости было невообразимое количество. А будет ли
