Фантастика 2025-32 - Алексей Викторович Вязовский
Как-то даже стало известно, что это именно я инициатор закона об амнистии «октябристам». Наверное, слила Лариса. Черта помянешь, вот и он. Точнее, она.
— Ну, ты и дал вчера жару! — Хакамун забежала в мой кабинет без спроса, растрепанная, с газетой в руке.
Я привычно потянулся к «глобусу». Эх, так сопьюсь…
— Меня вчера не было, — горячо затараторила Лариса, — а тут пишут, что ты приложил демократов! Это правда? Жириновский решил пойти путем Руцкого и Хасбулатова? Ходят слухи, что вы хотите объявить Ельцину импичмент?
— Что⁈ Бред!
— А про кабанчика откуда узнал? — прищурилась она. — Эти слова всего несколько человек слышали. Сам понимаешь, такие люди не слишком болтливы. Егор Тимурович рвет и мечет. Его и без того население ненавидит, а тут ты ему такую свинью, точнее — ха-ха-ха — кабанчика, подложил!
— В кулуарах наслушался разного всякого, — вяло отбился я. — Там такое несут иногда, просто уши вянут.
— Ельцин подписал бумаги по амнистии, — торжествующе сказала Лариса. — Еще утром. Анпилова уже выпустили.
Да… Виктор Иванович еще даст прикурить всей этой кремляди. К которой — я внутренне хохотнул — теперь тоже принадлежу. Небось, еще в 96-м попросят скинуться на «Голосуй или проиграешь». Впрочем, до 96-го надо еще дожить.
Пока я размышлял, Хакамун заперла дверь, задернула зачем-то шторы, а потом расстегнула молнию на юбке. Та начала медленно спадать по шелку чулок.
— Ты чего, Ларис⁈ — недоуменно уставился я на нее.
— Никогда не пробовала в Думе!
— Совсем обалдела? — изумился я.
— Совсем! — впилась она в меня жадным поцелуем. — Ты опасный человек, Хлыстов. Это так заводит.
— Я ничего не делал, — привычно попытался было оправдаться. — Это подстава. Конкуренты через мусоров счеты сводят.
— Да плевать мне на твои бандитские дела, — удивленно посмотрела на меня она. — Это же просто детский сад. Ты хоть понимаешь, каких людей унизил вчера? Думаешь, они тебе это простят? Иди ко мне, псих ненормальный!
* * *
Пахом лежал на шконке, уставившись в окрашенную масляной краской стену неподвижным взглядом. По всему выходит, что стукач он. Конченый по жизни. Он стал тем, кого искренне презирал и душил. И вон как теперь повернулось… Даже если он по серьезной статье на зону заедет, может малява догнать и там. Все узнают, что он правильных пацанов в ломбард сдал. А… плевать! Там половина таких. Среди блатных Зои Космодемьянские не встречаются. Это только в песнях поют, что «я взял вину на себя». Шляпа это все, фуфло для пионеров. Блатные на допросах мигом сдают корешей, с которыми еще вчера обнимались. И все для того, чтобы лишних пару лет скостили. А если вышак светит, то и мать родную оговорят. Потому как пропадает такая штука, как совесть, когда тебе пуля в затылок светит.
Он свой срок по разбойной статье отмотает, и это куда лучше при любом раскладе, чем по сто семнадцатой пятнашку тянуть. Даже десять, если судья добрый попадется. За десять лет под шконкой самый сильный сломается. Он видел таких. А пацаны? Ну что, пацаны! Бывает. Они сами кривую дорогу выбрали, их туда не тащил никто. Жаль, конечно, но лучше они, чем он. Правило «умри ты сегодня, а я завтра» никто не отменял. И Пахом повернулся на другой бок, потому что этот уже отлежал. У него теперь весь день разбит на куски между приемами пищи и сном. Его больше никуда не зовут, у него больше ничего не спрашивают. Он все, что знал, уже написал. Столько написал, что ему устали бумагу подносить. Вот как-то так…
Лязгнула кормушка, и Пахом привычно встал, чтобы забрать жидкий супчик и кашу. Есть не хотелось совершенно, но делать хоть что-то надо. А хавка добавляет разнообразия бесконечному одиночеству, в котором он пребывал. Время стало бессмысленным, тягучим и липким, словно кисель. Он потерялся в нем, отмеряя часы по тарелкам с баландой. Странно, он ведь сидит всего ничего, а уже начинает с ума сходить и загоняться. А как люди годами в одиночке чалятся? Это же на третий месяц фляга так засвистит, что впору в дурку поехать.
Что там сегодня? Суп с картошкой и пшенная каша. Ну надо же, разнообразие какое! Хотя… Сегодня суп остренький, с кусочком мяса. Перца положили и чеснока. И даже листик лаврушки плавает. Старого повара выгнали, что ли? Или это ему такой подгон от администрации? За усердную работу дятлом. Пахом невесело усмехнулся, но суп доел с аппетитом. Он был почти хорош, только привкус имел какой-то странный. Лаврушка горчила, наверное. Ее в самом конце класть надо, иначе любой вкус перебьет. Так мамка говорила.
— Голова что-то кружится, — пробормотал Пахом и едва успел упасть на койку, где и отрубился.
Минут через пять в камеру вошел крепкий седой мужик с оловянными глазами, за которым закрылась железная дверь. Он похлопал Пахома по щеке, а потом, видя, что тот не реагирует, удовлетворенно пробурчал что-то себе под нос. Он вытащил простыню, перекатив расслабленно лежащее тело, а потом огляделся по сторонам. Решетка на окнах частая, не подходит. А вот второй этаж койки, который пустовал, будет в самый раз. Мужик скрутил простыню в жгут, перевернул Пахома лицом вниз и накинул получившуюся петлю на шею.
Штырь был силен даже сейчас, в одурманенном состоянии, и убийца изрядно умаялся, пока держал извивающееся тело. Но вскоре ноги парня дергаться перестали, и он затих, уставившись в пустоту стеклянным взглядом. А его убийца встал, набросил простыню на верхнюю грядушку и завязал на узел. Теперь он положит тело в петлю и закрутит его что есть мочи. Удавиться на простыне — дело непростое, оно вдумчивого подхода требует. Но этот пациент так хотел умереть, что у него все получилось.
* * *
Доктор Симаков Дмитрий Сергеевич шел домой. Устал он как собака, работы по горло навалилось. Сегодня денек у судмедэксперта получился презабавный: в Бутырке подследственный удавился, став на ментовском сленге «парашютистом». Да хитро как сделал все, с закруткой! Дмитрий Сергеевич такой способ всего пару раз встречал, хотя работал уже двадцать лет без трех месяцев. Только вот не самоубийство это, о чем он в прозекторской, где бесконечным хороводом вились опера и начальство СИЗО, взял и заявил. Не характерна для повешения такая странгуляционная борозда на шее. Она под прямым углом идет, а должна быть косой. Прямая чаще при удушении бывает. Впрочем, это не сто процентов, потому как удавленник
