Фантастика 2025-32 - Алексей Викторович Вязовский
— У себя? — кивнул я на дверь.
— Ждет, — кивнула она, и я открыл высокую обшарпанную дверь, из-за которой слышался неимоверный гвалт, и тянулись облака сигаретного дыма. Там шел мозговой штурм, а ведь я в очередной раз на этой неделе пытался бросить курить.
— Ты! — обвинительно ткнул в мою сторону Жириновский, когда я вошел. — Скажи, Сергей, что мы должны делать, когда Верховный Совет разогнали? Эти олухи ни хрена не понимают!
— Землю под собой рыть, Владимир Вольфович, — без тени сомнений сказал. — Поляна свободна. Чуть прощелкаешь челюстью, всякие босяки набегут и отожмут тему. Она же теперь ничья!
— Вот! — торжествующе взвыл Жирик. — Человек в политике всего ничего, а как тонко ситуацию чувствует! Учитесь, бездари! Сергей, ты со мной поедешь! — безапелляционно добавил Вольфович.
— Куда это? — с подозрением уставился я на него.
— На агитационном поезде! — вождь рассек воздух ладонью, словно Чапаев шашкой. — Тула, Воронеж, Ростов, Краснодар. Потом до Ставрополя и назад. Весь юг закроем одной поездкой.
— Кавказ?
— Нет, дальше не поедем. Там, хм… неспокойно сейчас.
— Я в Ставрополь не могу! — поднял руки я. — У меня э-э-э… жена родила вчера. Скоро прилетит, а меня дома нет. Скандал, развод и битая посуда! Я не поеду, Владимир Вольфович.
— Ладно, — смилостивился Жириновский. — Тогда до Лисок и назад. Знаешь, где Лиски находятся?
— Нет, — помотал я головой.
— И никто этого не знает, — хохотнул Жириновский. — А там, на минуточку, пятьдесят пять тысяч человек живет. Этот городок пару лет назад Георгиу-Деж назывался. Коммунисты, идиоты, в честь какого-то румына город назвали. Все бабки обплевались, они его фамилию выговорить не могут.
А Жирик-то прошаренный. Смотри, как хорошо знает географию.
— Ну, Зюганов туда точно не поедет, — задумался я. — Если эти Лиски хоть немного на мою Лобню похожи, то они за вас все проголосуют. У нас народ проголосует даже за жопу с ушами, лишь бы ее по телеку показывали. Так что телевизор надо выкупать. Представляете, сегодня жопа с ушами по первому каналу выступала, а завтра — вот она, прямо перед тобой, речь толкает и обещает снова колбасу по два двадцать, водку по три шестьдесят два и массовые расстрелы для услаждения взора измученного демократией населения. Не, Лиски — это стопудняк, Владимир Вольфович. Вы их тепленькими заберете, оптом.
— Ты меня все время расстраиваешь, Сергей, — тяжело вздохнул Вольфович. — Я когда с тобой общаюсь, потом хочу весь свой штаб уволить. Послезавтра в восемь утра на Курском вокзале. Не опаздывай.
Я посидел там еще немного, послушал, прокоптившись насквозь сигаретным дымом, а потом попрощался и двинул на выход. И зачем я сюда приперся? Ведь неделя минимум псу под хвост!
— Шеф, вас! — Руля протянул мне мобилу. — Говорит, соседка.
Да что за день такой сегодня странный?
— Не с Тверской, надеюсь. У меня с ней отношения как-то не очень. Слушаю! — сказал я, прижимая телефон к уху.
— Сережа! — услышал я рыдающую Зойку. — Сережа, помоги! Витька мой при смерти!
— Что случилось? — похолодел я. Сосед, хоть и побухивал, но был на редкость здоровым мужиком.
— Спирт с мужиками в гараже выпил, — прорыдала Зойка. — Один дуба дал уже, один ослеп, а Витька мой умира-а-а-ет!
— Куда, шеф? — повернулся ко мне Колян.
— В Лобню, — скрипнул я зубами в бессильной злобе. — Надо кое-кого в чувство привести.
Глава 19
Небольшой городок бурлил как котел, а парковка около нашей базы в кафешке дала бы фору любому автосалону. Я подтянул сюда братву из Москвы и Долгопрудного, и теперь чуть ли не сотня бойцов откровенно скучала, ожидая команды. Никто ничего не понимал, особенно Копченый, которого я тряс за грудки, как грушу.
— Что ты творишь? — орал я, а тот, хоть и был тяжелее килограмм на двадцать, только молчал и пялился на меня непонимающе. А я продолжал кричать. — Совсем берега потерял? Спишь в хомуте? Что ты вылупился, дятел? Я тебя тут поставил за порядком следить, а ты чем занимаешься?
— Так я слежу, — выдавил он.
— Чем ты следишь? — заревел я. — Жопой? Витька Зойкин того и гляди богу душу отдаст, а друга его хоронят завтра. Кто тут у тебя паленкой барыжит? Мне что, опять с Бараном перетирать и обтекать?
— Н-не знаю, — растерялся Копченый. — Вроде не было у нас такого… Я бы знал…
— Понятно, — я отпустил его и сел за стол. — Короче, так! Ни хрена ты, братан, делать не умеешь. Ни в люди тебя послать, ни дома оставить. Я тебе город поручил, а ты его просрал. Бригадиров сюда зови! Всех! И наших, и зеленоградских, и из Шарика, и долгопрудненских… Сам займусь этим делом, потому что ты, Гриша, конкретный баран, хоть и кореш мне.
С улицы, оживленно гомоня, в кафе ввалился десяток парней и уставился на меня с недоумением. Они так и не поняли, что происходит. Ну, подумаешь, отравился алкаш какой-то. С кем не бывает! Он же алкаш, туда ему и дорога. Именно эти чувства я и прочитал на лицах братвы.
— Я так понимаю, что серьезность момента доходит не до всех, — сжал я зубы, поглядывая на удивленные, и от этого еще менее интеллектуальные, чем обычно, лица. — А если быть точным, она доходит до меня одного. Так я сейчас проясню политику партии, специально для недалеких. Это, парни, наш город. Наш собственный. И Долгопрудный, и Зеленоград, и Химки. Мы за это все бились, кровь проливали, друзей хоронили… А
