Фантастика 2025-40 - Ольга Ярошинская
— А перед вами раскрылся?
— Представь себе, да. Но уж, конечно, не весь. Это ведь, знаешь, всякому нужна отдушина, вот он во мне и нашел… Психология, дело ясное! Я не болтун, что было между нами, все там и оставалось. А послушать интересно было. Жизнь-то помотала его по белу свету, за границей побывал… Ну, под это дело выпивали, как же без того. Непременный атрибут содержательного диалога!
Так вот, в одну из таких интеллектуальных посиделок завхоз вдруг завел странную тему. Дословно всю беседу лейтенант, понятно, воспроизвести не смог, да это и неважно. Общий смысл следующий.
— А как ты думаешь, — загадочным тоном произнес он, — ты всю нашу часть изучил?..
Лейтенант удивился, сказал: что значит — всю-не всю? Где что расположено, все знает: резервуары, хранилища… Штаб, казармы, столовая, лаборатория, гаражи, котельная… что еще? Схема постов и часовых, и караульных собак? Это и вовсе знает назубок.
Собеседнику, похоже, только того и надо было услышать. Он победно усмехнулся.
— Ха! Схема постов, котельная… Херня все это. Камуфляж.
Оба они в этот момент были слегка подшофе, в самом таком градусе, когда тянет на откровенность.
— Да? — лейтенант тоже ухмыльнулся. — А что тогда не камуфляж?
Завхоз изменился в лице. Глаза замкнулись, словно он вдруг увидел то, чего видеть не хотел.
— Что не камуфляж?.. — проговорил он. — А вот что.
Глава 12
На этом слове он запнулся. А в руке держал стакан с очередной порцией водки. И вдруг, резко дернув головой и заранее сморщившись, замахнул одним глотком, сильно выдохнул, загрыз сивушный дух хрустящим огурцом из прошлогоднего засола. И сказал:
— Нет! В другой раз. Сейчас как-то не готов… Настроение не то.
Богомилов слегка удивился:
— Ну уж, Николай Николаич! Это что, мне твоего настроения ждать? Сказал «а», так говори и «б».
— А я разве отказываюсь? Нет. Только между «а» и «б» не обязательно же пять секунд. Погоди, будет тебе и «б», и все прочие буквы алфавита. Но не теперь. Это такой разговор… К нему особо подойти надо!
— А мы как подходим? — лейтенант кивнул на бутылку. — Не так разве?
— Ну, в принципе верным путем движемся, но есть нюансы.
— Коньяк, что ли? — Богомилов вскинул брови с ироническим оживлением
— Там видно будет.
Этот разговор случился в первую декаду мая, самую праздничную в Советском Союзе: тут тебе и Первомай, и День победы, да еще до кучи и день рождения Карла Маркса (5 мая)! Он, правда, официальным праздником не считался, но в СМИ освещался широко, и отдельные персонажи определяли его как законный повод бухнуть… А на горизонте уже обозначался и День пионерии (19 мая), и вообще для советского школьника май месяц радостно веял близкими каникулами. 1 мая был четкий маркер: случалось, и уроки заменялись разными мероприятиями, и вообще с занятий могли отпустить пораньше… Ну, а для огромного количества советских людей ранние майские деньки становились «посадочными»: именно в это время происходил засев приусадебных и дачных участков садово-огородными культурами, прежде всего картошкой. Веселуха, одним словом!
Но это для цивильных граждан. Для военных праздничные дни — наказание. Усиление нарядов, патрулей, повышенная бдительность, дополнительные проверки… А случалось и так, что особо одаренные начальники выдумывали к «красным датам» всякие парады, концерты, смотры самодеятельности, сценические композиции… И тогда вдобавок ко всем тяготам и лишениям, которых никто не отменял, на своем горбу приходилось волочь репетиции и тренировки. Да, конечно, такие мероприятия прямой хлеб политработников, но те, не будь дураками, старались по возможности все перевалить на строевых офицеров: командиров батальонов, рот, взводов… По итогу чаще всего в этот хомут впрягали офицерских жен, они занимались режиссурой более или менее охотно — какая-никакая творческая задача.
Но вот эти окаянные праздничные дни миновали, концерт провели, картошку посадили. Служба начала входить в колею… и тут Богомилова вызвал полковник Романов и повел речь с отеческой командирской прямотой:
— Слушай, Юрий Васильич! Давай смотреть правде в глаза и прочие органы. Ты у нас офицер молодой и временный, так?
— Так, — согласился лейтенант.
— На службе оставаться не собираешься?
— Никак нет. Хочу научной деятельностью заняться.
— Ну как же! Науки юношей питают, и… и… Ну и так далее! Ладно, я к чему речь веду…
Речь велась к тому, что в графике отпусков офицеров и прапорщиков возникла какая-то неувязка, и прямо сейчас предлагалось отправиться домой лейтенанту Богомилову. Тот возражать не стал, быстро собрал манатки, сгонял в отпуск, вернулся.
— И вот тут-то… — значительно произнес он.
Вот тут лейтенант внезапно узнал, что уволился и смылся неизвестно куда завхоз Николай Николаевич.
Это известие ошеломило двухгодичника. Главное — неизвестно куда!
— Погоди, — обалдело сказал он прапорщику Симакову, местному жителю (прапоры почти все были аборигены). — Как это — неизвестно?
— Да так вот, — тот развел руками. — Он же не наш, не здешний… Жена у него наша, да, жаровская. Где познакомились, хер их знает! Он сюда и переехал, к ней. Уж лет, поди, пятнадцать, как.
— А сам он откуда родом?
— А не знаю, врать не буду.
— М-мм… И что, вот так сорвались и уехали?
— Да как х…ем сдуло! Никто ничего понять не успел. За два дня дела сдал, Тоньку свою в охапку, и только их и видели.
— К нему, выходит, поехали?
— Тоже не знаю. Не интересовался. У меня вон, от своих забот башка как ведро.
Далее Богомилов выяснил, что завхозом стала супруга младшего лейтенанта Горбенко…
— Это, впрочем, неважно, — сказал он. — А вот другое…
— Странное совпадение, — кивнул я.
— Вот именно! Именно. Ну как так? Как⁈ Только он собрался мне поведать что-то очень важное…
По всем загадочным повадкам Николая Николаевича это было видно. И вдруг на тебе! Он с семьей точно сбежал отсюда поскорее. От чего? От кого?.. Неизвестно.
— А вы не пробовали еще с кем-то из местных поговорить?
— Ну как же не пробовал! Да толку ноль. Все одно и то же: зачем уволился? Не знаем. Куда уехал?.. Не знаем. Какая муха его укусила?..
— Не знаем, — сумрачно закончил я.
Теперь кивнул он:
